Майк, Кевин и я росли вместе, и мы были почти как братья. У Майка было буйное воображение и он был нашим идейным вдохновителем. Кевин был чуточку спокойнее и всегда делал все, что хотел Майк. А я был их сотоварищем. Всюду следовал за ними и редко высказывал какие-либо возражения. Это история о том, как закончилась такая моя жизнь.
Нам было по 15 лет, когда это несчастье свалилось на наши головы. Майк был высоким и сильным, светловолосым и голубоглазым, Кевин самый низкий из нас, среднего роста, черноволосый и кареглазый. Ну, а я был худощавым подростком с каштановыми волосами и зелеными глазами. Кевин с Майком уже некоторое время говорили об этом, и даже рассказывали об этом мне, но мне до этого тогда было мало дела, потому что меня с предками не было в городе. Майк проделал дырку в стене между раздевалкой девочек и старым туалетом и с помощью видеокамеры Кевина отснял кассету продолжительностью в несколько часов. И хотя Майк и так был у нас приколистом, на этот раз он превзошел самого себя. В школе не было ни одного мальчика, который не отдал бы последний грош за эту кассету, и он начал ее тиражировать и продавать им. Родители одного из купивших кассету мальчиков случайно нашли и, самое ужасное, включили ее. На ней были отсняты девочки в самом разном нижнем белье, и, конечно, тут же было проведено расследование и уже через несколько часов нас троих привели в комнату собраний и отдельно друг от друга допросили.
Мои родители были вызваны в числе других, и в ближайшие часы разъяснили, кто это сделал, как и когда. Вызвали полицию, и Майка с Кевином обвинили во множестве вещей, среди прочих подглядывание, потворствование, нанесение вреда школьному имуществу. Так как я не участвовал ни в съемке, ни в распространении пленки, многие обвинения против меня были сняты. Тем не менее мой кошмар скоро начался. Семья Майка договорилась вместо судебного наказания отправить его в известную военную школу, где царили суровые порядки, и он пробыл там до 21 года. Кевин был лишь соучастником Майка и его отпустили домой, но обратно в школу его не допустили, и родители отправили Кевина в какую-то школу в другом штате. Все, что сказали его родители, что уж там-то его перевоспитают. Так как я фактически не был замешан в этом, я полагал, что мне сделают выговор и отпустят. После суда я временно оставался с родителями. Отец очень сердился на меня за то, что я не рассказывал им о происходящем, и не верил, что я не знал о том, что сделали Майк и Кевин. В итоге они с матерью придумали для меня весьма изощренное наказание. Однажды, когда мы вернулись с суда домой, меня поставили о нем в известность.
Папа молчал всю дорогу домой, и я по прошлому опыту знал, что в такие минуты лучше держать рот на замке. Когда мы пришли, он сказал, чтобы я сел на стул напротив кушетки. Он и мама сели рядышком на кушетку, не произнося ни слова. Наконец он сказал, что я понесу наказание.
Так как тебе нравится смотреть на обнаженных девочек без их на то разрешения, у тебя будет на это шанс. Пег?
Мама держала в руке два листа бумаги.
Они одинаковы, Дэвид, -- сказала она. - Ночью я написала правила и распечатала эти две копии, а затем стерла файл из компьютера. Сейчас я их тебе прочитаю:
1. Начиная с этого дня и впредь, минимум в течение одного года, ты будешь одеваться и вести себя как девочка твоего возраста.
2. У тебя будут те же обязанности по дому, что и у любой девочки твоего возраста.
3. В любое время мы можем увеличить срок твоего пребывания в юбках, но только в случае нарушения тобой этих правил.
4. Ты продолжишь заниматься в школе, но как девочка.
5. Чтобы быть уверенными, что подобного впредь не повторится, ты будешь внешне выглядеть как девочка твоего возраста.
6. Если по прошествии года мы решим, что ты получил достаточный урок, ты снова сможешь стать мальчиком, если захочешь.
Тебе все понятно?
Я был в шоке! Они собирались нарядить меня девчонкой!
Мы этого обсуждать не будем, Дэвид. По меньшей мере год ты проведешь как девочка, я спрашиваю, понял ли ты правила?
Она вручила мне мой экземпляр, и когда я перечитал правила, то почувствовал тяжесть внизу живота.
Но я ни в чем не виноват!
Ты знал, чем они занимались, знал, что это неправильно, и ничего нам не сказал. Значит, ты их соучастник, и должен понести за это наказание.
Мама говорила таким тоном, будто перемалывала камни, а вот папа, он сказал очень спокойно:
Дэвид, ты смотрел эту кассету?
Мы с Кевином и Майком втроем ее смотрели, и он знал об этом.
Значит, ты знал о ее существовании и ничего не сказал.
Он загадочно улыбнулся.
Сын, все мальчики твоего возраста интересуются девочками, как они выглядят, и так далее. Я это понимаю. Но то, что случилось, было неправильно, ты знал об этом тогда и сейчас знаешь. Мы решили, что, одев тебя как девочку, мы поможем тебе понять, какой позор испытали те девочки на кассете. Поверь мне, это наказание намного мягче, чем то, что понесли Кевин и Майк. Чтобы удостовериться, что ты понял правила на бумаге, мы хотим, чтобы ты сам подписал и датировал ее. Мы подпишем обе копии, и свою ты можешь взять себе. Если же ты откажешься подписаться, ты все равно будешь одет девочкой, но не своего возраста, а пятилетней. В этом случае тебе будет позволено носить любую одежду девочек твоего возраста, только первых два месяца ты не сможешь носить брюки любого вида, разве что погода будет требовать этого, да и то с нашего с матерью согласия. А теперь, Дэвид, подпиши бумагу.
Я еще раз прочитал правила. Выбора не было, и я расписался ручкой, протянутой мне отцом.
Я хочу, чтобы ты пошел в свою комнату, вынул все из своего шкафа и разложил это по коробкам. Я имею в виду все, Дэвид. Одежду, постеры, игры - все. Я поднимусь через пару часов и проверю.
Папа снова говорил строгим тоном, и я отправился в свою комнату. Там было полно коробок, и, оглядевшись, я почувствовал, как екнуло мое сердце, предвидя драматические изменения в моей жизни. Но у меня вдруг возникла мысль. Я схватил пару джинсов и рубашку и спрятал их под матрац. Затем сделал то, что мне сказали. Когда появилась мама, она первым делом осмотрела шкаф, затем обыскала комод, посмотрела по полкам, и, увы, заглянула под матрац!
Дэвид, ты меня разочаровал. Не прошло и пары часов с момента нашей договоренности, а ты уже пытаешься нас обманывать! Думаю, что мы продлим наказание еще на два месяца.
Еще два месяца! Больше года быть девочкой, а я ведь еще даже не видел девчачьей одежды! Под ее наблюдением мы с папой отнесли все коробки в сарай, после чего он закрыл его на замок.
Пошли обратно в твою комнату, Дэвид. Пора начинать.
Глубоко вздохнув, я пошел следом за мамой в свою комнату.
Раздевайся, Дэвид. И, пожалуйста, догола.
Но, мама...
Под ее строгим пристальным взглядом я разделся и стоял перед ней абсолютно нагой, чего не было с детства. Без лишних слов она принялась смазывать меня кремом для удаления волос, всего, включая мой пах!
Мы договорились отстранить тебя от занятий в школе до понедельника, так что время у нас есть.
Под ее руководством я принял душ, обрил все тело и помыл волосы, затем, под ее неусыпным наблюдением, я вытерся насухо, и она обработала мне все тело приятно пахнущей пудрой.
Через два часа я назначила для тебя встречу, Дэвид, и у нас еще есть время. Расслабься, возможно, тебе даже понравится.
Я сильно в этом сомневался, но не имел выбора, а она к тому же вручила мне женские трусики. Я быстро надел их, чтобы хоть как-то прикрыться, и она повела меня в свою комнату и усадила перед косметичкой. Я наблюдал, как она делает мне макияж, наводит тени, линию глаз, наносит румяна. Она дернула мои волосы к затылку и свела их в «конский хвост», высоко на голове, такие носили только девочки, стянув волосы розовой резинкой, чтобы хвост держался.
Не волнуйся, Дэвид, это на время.
Я не волновался, я был напуган. Затем последовал лифчик, насколько я заметил, новый, 36-го размера, белоснежный, застегивавшийся сзади на крючки. Мама помогла мне его надеть, а в грудные чашечки подложила пару шариков из ваты. Затем достала колготки и показала, как их правильно одевать, потом надела мне через голову пеньюар и короткое красное платье. Оно было совсем короткое, до середины бедра, с расширяющейся книзу юбкой и круглым вырезом. Обула она меня в черные комнатные туфли, тоже новые, которые прекрасно подошли мне на ногу.
Дэвид, накрась губы сам, -- сказала мама и вручила мне помаду. Ярко-красную. После того, как я накрасил, она сказала: -- У нас еще есть немного времени, ты есть хочешь?
Я кивнул и последовал за ней на кухню. Папы нигде не было видно, и мы вдвоем съели по сэндвичу.
Мама живо собралась, а я остался сидеть, боясь выйти из дома.
Хочешь еще пару месяцев наказания?
Тогда пошли!
Выйдя, я сел в машину, и она отвезла меня в небольшую больницу, ту самую, в которой работал папа Кевина. Он был врачом-гинекологом.
Идем, Дэвид.
Мама взяла меня за руку, и едва мы вошли, как она сказала медсестре, что у нее назначена встреча для «Дэвида Гранта», и это вызвало у сидящих здесь женщин приступ смеха. Меня приняли, и вскоре вошел какой-то врач.
Пожалуйста, разденьте Дэвида.
Мама помогла мне, после чего он попросил ее выйти. Он обследовал меня и сделал укол в руку…
Я проснулся и понял, что лежу дома в своей кровати, но теперь моя комната вся была окрашена в розовые и белые тона, а постельное белье украшено кружевами. На полках были выставлены куклы со всего света! Я сел и тут же почувствовал необычную тяжесть в области груди. Протянув туда руку, я нащупал два холмика! Я взглянул вниз и увидел, что теперь у меня женская грудь, а когда я приподнял одеяло, то ниже живота я увидел бинты. Я громко зарыдал. На мой рев пришла мама и села напротив.
Помнишь пятое правило? Мы обещали тебе, что ты внешне будешь выглядеть как девочка твоего возраста, теперь ты так и выглядишь. Теперь ты можешь любоваться телом 15-летней девочки в любое время, Дэвид.
Что вы сделали? У меня остался…
И да и нет. Он у тебя есть, но теперь совсем не функционирует, и ты не только выглядишь как девочка, но и гигиену будешь соблюдать соответственно. Но не волнуйся, мы сделали так, что все потом можно исправить.
Я смотрел на нее сквозь слезы, градом стекавшие по моим щекам, а она в это время говорила, что, если я хочу, то могу пролежать весь день, но…
- …но на завтра рано утром я назначила тебе встречу в салоне красоты. Пока что я буду помогать тебе одеваться, Дэвид, но потом ты сам должен будешь это делать каждый день.
Ночью я убрал бинты, чтобы убедиться самому, что ее слова были чистой правдой, теперь я действительно выглядел как девчонка! Утром я одевал трусики и обнаружил, что теперь они стали намного удобнее, мои бедра стали чуть полнее и круглее, а талия вроде бы стала меньше. Я взял лифчик, который теперь был просто необходим, и после недолгой возни приловчился надевать его, а надев, обнаружил, что он прекрасно держит мои новые груди, да и боли больше не было. Затем пришла мама, и под ее зорким взором я сел перед своей новой косметичкой и впервые в жизни сделал сам себе макияж. Она сделала мне в волосах пробор посередине и позволила им свободно лежать на голове.
Заканчивай одеваться, Дэвид. Надень юбку и блузку. У нас впереди долгий день.
Я сделал, как она сказала, и когда оделся, то в точности походил на девушку своего возраста, даже несмотря на то, что в новой одежде двигался немного неуклюже.
Мама отвезла меня в салон, и там меня усадили в кресло. Ни о чем не спрашивая, женщина принялась работать со мной. Мама сидела на стуле у противоположной стены и наблюдала. Мои волосы обработали, уложили в маленькие локоны, и полили всеми видами лосьонов. Пока они сушились, я читал «Семнадцать», журнал для девочек-подростков, в то время как мои ногти удлинили и обработали пилкой, а затем покрасили розовым лаком. Час спустя, сидя в кресле, я смог увидеть, что мне сделали. Мои когда-то каштановые волосы приобрели красноватый оттенок и вились к плечам, обрамляя лицо. Брови выщипали и сделали дугообразными, а макияж нанесли более профессионально. Я все еще изучал себя в зеркало, когда мама оплатила счет. Каждая черточка меня старого была заменена самыми женственными чертами, которые только мама могла выдумать.
Ну что ж, Дэвид, желаю тебе приятно провести год, -- сказала женщина, работавшая со мной, уперев руки в бока. - На той кассете была моя дочь. Надеюсь, ты переживешь тот позор, который она испытала!
Я не нашелся что ответить, и мама повела меня по магазинам. Через некоторое время мы вернулись домой, пополнив мой небольшой гардероб.
За завтраком мама рассказала мне кое-что, чего я не знал.
Дэвид, мы уговорили судью позволить нам самим провести твою трансформацию. И поверь, что бы ты ни думал, твое положение намного лучше, чем у Кевина или Майкла. Кевин сейчас в частном пансионе для девочек, но он начал с маленькой девочки, включая подгузники и пестрые платьица. Майк попал в военную школу только потому, что он слишком крупный, чтобы делать его девочкой. Но он будет выполнять там самую трудную и грязную работу, какая есть, до 21 года. И он, как и ты, одет в юбку и блузку, хоть это и не делает его женственным, а так как он никогда не сможет надеть форму, ему будут отдавать самые худшие работы, плюс насмешки от других учеников. Ты получил самое легкое наказание, Дэвид, и если ты примешь его спокойно, то быть девочкой покажется тебе забавным.
Ты можешь не называть меня Дэвидом? Хотя бы на людях?
Чем тебе не нравится твое имя?
Мам, ты посмотри на меня. Называя меня Дэвидом, ты делаешь только хуже. Так и быть, теперь я девочка. И раз уж я ничего не могу с этим поделать, почему бы не придумать мне другое имя, менее…ммм…
Менее мужское?
Что ты имеешь в виду, дорогой?
Диана. Зови меня Дианой, мам.
Тут я отвернулся и не заметил хитрую улыбку, промелькнувшую на мамином лице.
Теперь у меня были еще четыре юбки, три платья, три лифчика, дюжина новых трусиков, курточка, колготки, пять пар обуви, две «комбинации», семь кофточек, проколотые уши и множество украшений. А еще косметический набор, локон, фен, бигуди, два купальника, «грация» и собственная сушилка для волос. Мы занесли все это в мою комнату, и я говорил, куда что положить. А за обедом папа поинтересовался у мамы, хорошо ли я себя веду, и она утвердительно кивнула, а затем сказала ему, чтобы он теперь называл меня Дианой.
Это она придумала, Рон, и раз уж она вела себя хорошо, я согласилась.
Хорошо, с завтрашнего дня я буду ее так называть. А в понедельник она пойдет в школу, как и запланировано.
На следующий день мне позволили делать все, что я захочу, но при условии, что я буду в юбке или в платье, и вместо того, чтобы куда-то пойти, я предпочел забрать свой компьютер к себе в комнату и засесть перед ним. Я взял все свои документы и отсканировал их, затем изменил в каждом свое имя на Диану Илэйн Грант и распечатал их. Как раз последний лист выезжал из принтера, когда ко мне зашла мама.
Илэйн! Диана, мне это нравится! Очень женственное имя. Я скажу отцу.
Затем она вручила мне сумочку и коробку прокладок!
Я знаю, что ты в них не нуждаешься, но все равно хочу, чтобы ты носила одну из прокладок раз в месяц в течение пяти дней. Ты можешь начать, когда захочешь, дорогая, но попытайся делать это в одни и те же дни каждого месяца.
В понедельник утром по настоянию мамы я надел розовую широкую юбку и очень пеструю кофточку. Я сделал себе макияж так хорошо, как только мог, и, сунув мне в руку мою розовую сумочку, мама провела меня до школы.
Приятного дня, дорогая.
Спасибо, мам.
Если она и услышала иронию в моем голосе, то промолчала, и смотрела мне вслед, пока не убедилась, что я зашел в школу. Я был уже внутри и не имел другого выбора, кроме как явиться в канцелярию в той одежде, что была на мне. Но никто не смеялся. Меня сфотографировали и выдали новую школьную карточку, с моим новым именем и новой фотографией. Кроме того, мне несколько изменили классный распорядок.
Так как на уроки труда девочки не ходят, вместо этого ты будешь заниматься в классе домашнего хозяйства. Урок там начнется в три часа.
Женщина-распорядитель дала мне список вещей, которые мне необходимо иметь, и ключ от раздевалки девочек. После этого я отправился на первый урок. До этого меня никто не узнавал, но едва я сел за свою парту, как все вокруг на меня уставились.
Мы слышали, что из тебя сделали девочку, но скажи…
- …Диана, насколько ты теперь девочка?
Шелли всегда была для меня настоящим «гвоздем в заднице», поэтому я лишь брякнул «увидишь» и отвернулся. Целый день на меня таращились, кое-кто хихикал, а несколько ребят вздрагивали, глядя на меня, - понимали, что могли легко сами попасть в мое теперешнее положение. Но несмотря ни на что, все было не так уж и плохо, а за завтраком со мной за столиком даже сидела пара девочек.
Так как в течение недели мне не разрешили ни с кем видеться и выходить из дома, я делал работу по дому. На следующий день, в первой смене, всему классу сказали явиться в аудиторию.
Это - небольшой фильм, основанный на случившихся у нас недавно событиях. Все вы знаете про Диану, и мы хотим, чтобы вы приняли ее такой, какая она сейчас, без насмешек.
Свет погас, и запустили ленту.
Майк стоял на травянистой лужайке, одетый в короткую черную мини-юбку, черные «шпильки» и пеструю кофточку. Волосы по-прежнему «ежиком», но на губах ярко-красная помада. С волосатыми ногами, без груди, кроме помады, никакого макияжа - он выглядел просто ужасно. Было заметно, что он плачет. Он просил прощения за то, что он сделал, и описывал свое положение в ярких подробностях. Следующим был Кевин. Он находился в комнате, напоминавшей детскую, и был одет в короткое бархатное платьице, из-под которого выглядывали нижние юбки. Волосы украшены красными ленточками в тон платью и заплетены в косички, на кончиках которых были банты с маленькими колокольчиками по центру. На ногах белые носочки по лодыжку и черные туфельки. Вокруг его туловища был одет поясок, который обычно одевают маленьким детям, чтобы они не потерялись в толпе, к нему крепился поводок, который держал кто-то за кадром. В правой руке Кевин держал маленького плюшевого мишку. Он тоже попросил прощения, а затем нагнулся, чтобы показать, что у него под платьем надеты кружевные трусики поверх подгузника. Затем в фильме показали меня, и никто в зале не издал ни звука, просматривая это. На мне была коричневая юбка и белая блузка, чуть-чуть расстегнутая, так что было видно мое новое «приобретение». Мы с мамой шли по парку, это было, когда она отвезла меня в салон красоты, и в фильме было запечатлено, как та женщина из салона работала над моей внешностью. Фильм закончился, и директор сказал:
Как видите, все мальчики понесли наказание, Диана - самое легкое, потому что она в этом не принимала участие. Однако она теперь женщина и будет соответственно себя вести, поэтому любой, кто ее обидит, тоже должен получить урок послушания. Есть вопросы?
Мы вернулись к занятиям, а в третьем часу, взяв спортивную сумку, я впервые в жизни переступил порог раздевалки для девочек. Все смотрели на меня, пока я искал ключ и неторопливо раздевался. Когда я остался в лифчике и трусиках, все увидели, что я теперь девочка, и никто ничего не сказал. Затем я разделся донага и принял душ, окончательно развеяв все сомнения. Каждая девочка удостоверилась своими глазами, увидев меня в душевой обнаженным, что я действительно выгляжу как любая из них, во всех отношениях, включая интимное место.
За неделю про это узнала вся школа. Я был настоящей девочкой, я был ею всегда. Слухи распространились быстро, и все, что я мог, это игнорировать их. Но я буду девочкой еще 14 месяцев, и грех не воспользоваться ситуацией. Прошел месяц, и однажды после школы меня пригласил в кино один храбрец по имени Марк. Разумом я понимал, что надо отказаться, но изо рта уже вылетало:
С удовольствием, Марк. Когда?
В итоге он пришел домой уже ночью и получил нагоняй от отца, а меня заставили начать пользоваться прокладками. Но свидание было приятным, фильм интересным, и он показал себя настоящим джентльменом. Он мне показался веселым, а девушка во мне нашла его еще и симпатичным. В кинотеатре он положил руку мне через плечо, и я позволил ему приобнять меня. А когда мы расставались у моего дома, он поцеловал меня в губы!
Диана, можно, я тебе завтра позвоню?
Конечно! Спокойной ночи!
Я вошел и у порога встретил родителей.
Приятно провела время?
Да, отлично, -- и я ушел в свою комнату.
Я был мальчиком, я знал это, и Марк тоже, так почему же он меня поцеловал? Более того, как мог я сам позволить ему сделать это, и почему мне это так понравилось? На следующий день Марк позвонил и пришел с согласия моей мамы. Мама велела мне надеть шорты, и я встретил Марка в них и в розовом топе. Мы гуляли во дворе - он болтал, я все больше улыбался, а затем он опять меня поцеловал, на этот раз более страстно, и опять я ему это позволил. Бог мой, я становился девочкой не только снаружи! Мы с Марком встречались почти три месяца, и мой папа с ним подружился. Он пригласил меня на Весенний бал, и я согласился. Мама так обрадовалась, что, как ненормальная, бегала по магазинам, покупая мне новое платье, туфельки и украшения, а я ухаживал за своими волосами, так что когда Марк за мной пришел, я был, или, вернее, уже была чистенькой, пахнущей и очень нарядной. Грудь стала еще больше и красиво выступала из-под платья, талия стала тоньше почти на 50 сантиметров благодаря корсету. Он недавно получил водительские права и сам повез меня на бал. Чуть позже он заключил меня в страстные объятия, и мы ласкали друг друга в разных местах, и это было чудесно. Ни о чем больше не думая, я взяла в руку его член и стала его поглаживать, он был твердый и гладкий, такой знакомый на ощупь, но все же другой, не мой. Я наклонилась и взяла его в рот, а Марк в это время ласкал мою киску. Я ощутила языком его гладкий, шелковистый член, и едва я начала двигать губами, Марк кончил прямо мне в рот. Я проглотила все это, понимая, что пути назад больше нет и я уже не стану снова мальчиком. Никогда не стану. Теперь я девушка, и есть человек, который любит меня так же сильно, как и я его.
Я плохо вытерла губы, и мама продлила мое пребывание в юбках еще на шесть месяцев.
Мне все равно, мама. В любом случае я больше не хочу становиться мужчиной.
Она была к этому готова.
Тогда мы с тобой должны поговорить о мужчинах, и что можно делать, а чего нельзя, на свиданиях!
Мы поговорили, и, в конце концов, все приняли меня такой, какой я стала. Теперь я - молодая женщина, уже не девушка.
Майк покончил с собой, используя пилку для ногтей. Кевин так и не вернулся в школу, но мы видели его во время каникул. Он был уже в юбке и блузке вместо детского платьица, но по-прежнему без груди и с косичками, кончики которых были украшены бантиками с колокольчиками.
Мы заглядываем в некоторые закрытые камеры... В них мы видим девушек возраста 17-20 лет. Лица некоторых из них заплаканы, некоторые - откровенно наглые, а некоторые просто смотрят безразличным взглядом. Джон показал одну блондинку лет 20-ти. Она была задержана с наркотиками, но оказала сопротивление, и охрана вынуждена была применить наручники. Теперь она проведет здесь четыре дня, не снимая наручников. Мы смотрим в глазок. Девушка в оранжевом костюме и с цепями на руках и ногах лежит на своей койке... Мы понимаем, что система даст свои результаты. Эта девушка под страхом повторения наказания больше никогда не принесет наркотиков в школу.
Мы продолжаем свой экскурс. Для непонятных целей "наказания во время наказания" в тюрьме построено отделение для одиночного заключения. Оно находится еще ниже основной части. Спустясь по лестнице и пройдя через две толстые двери, мы попадаем в мрачную комнату со скамейкой и несколькими ящиками. Джон объясняет нам, что девушка, наказанная одиночным заключением, должна здесь раздеться догола и отбывать наказание в таком виде. По словам психолога, это унижение делает наказание более действенным. Затем ей сковывают руки, ноги и пристегивают поясную цепь, к которой пристегивается цепь, соединяющая наручники и ножные кандалы, ограничивая тем самым движения рук и ног. После чего ее помещают в тесную камеру.
Мы следуем за Джоном в такую камеру. В камере нет ничего кроме матраса на полу и маленького ведерка для определенных нужд. Вместо двери - решетка. Должно быть, это постыдное испытание для девушки школьного возраста - быть посаженной сюда голой, скованной как опасный преступник и открытой для взглядов проходящих мимо. Джон говорит нам, что сейчас здесь сидят две девушки, и мы можем на них посмотреть, но только не разговаривать с ними.
Мы проходим еще одну дверь. Тишина нарушается заперающейся за нами дверью. Тусклый свет еле освещает некрашеный бетон стен. Медленно мы идем дальше. Джон открывает передо мной одну из камер. Нехитрое помещение. Построив его из бетона, его "благоустроили", всего лишь, бросив сюда матрас. Чтобы дать нам лучше понять, джон закрывает каждого из нас в клетках и уходит на две минуты. Я представила себе, что я голая и закованная стою здесь в этом бетонном мешке... Очень хорошо, что Джон открыл решетку и освободил меня и моих коллег. Угнетает один только звук запирания и хлопания железных дверей... Мы подходим к клетке (а иначе ее не назовешь), предпоследней в ряду. Заглянув в нее, я чувствую, как моя кожа покрывается мурашками. Симпатичная девушка стоит посреди камеры босиком на голом цементе. Света в клетке достаточно, чтобы разглядеть ее обнаженное тело, которое она тщетно пытается закрыть скованными руками и я понимаю, каково это для молодой девушки - быть выставленной напоказ как обезьяна в зоопарке. В следующей камере почти тоже самое - также хорошенькая девушка сидит на матрасе пытаясь как-то закрыться от взглядов. Ее лицо испугано и видно как из глаз катятся слезы.
Мы возвращаемся обратно в раздевалку. Все мы шокированы увиденным. Неужели... Тут рация Джона издает хриплый звук и ему сообщают, что "новый гость на подходе". Джон, сделав короткий телефонный звонок, поясняет нам, что ему надо устроить новую заключенную в тюрьму, а также перевести блондинку в цепях, уже виденную нами в одной из камер, сюда, в изолятор одиночного содержания, так как, по распоряжению директора, заковывание в цепи в "нормальной" камере недопустимо. "Надо исправить ошибку" (!!!). Джон предлагает проследовать за ним.
Сначала наш путь лежит в центральный холл. Девятнадцатилетняя девушка с длинными каштановыми волосами в джинсах и белой футболке уже ждет в "гостевой". Руки скованы наручниками за спиной. После того, как мы входим, Джон снимает наручники с девушки и приказывает ей раздеться и сложить все личные вещи в ячейку камеры хранения... Стоящая перед группой журналистов голая девушка плача пытается закрыть лицо руками. Мне становится ее жаль, хоть я и не знаю, что она совершила и какое наказание для нее выбрано... После душа Джон выдает ей тюремную форму. Ее заковывают, выдают туалетную бумагу, гигиенические салфетки и кое-что из еды (в этом, как сказал Джон, единственное различие между мальчиками, которым и этого не дают, и девочками), и ведут в камеру. С лицом зомби она входит в камеру, осматривается и снова начинает рыдать. Мы еще некоторое время наблюдаем за ней в глазок. В это время Джон открывает камеру закованной блондинки и выводит ее. Девушка брыкается и пытается вырваться. Джон с одним из коллег тащат ее по корридору и лестнице к изолятору. Когда она понимает, что с ней будет, она начинает громко кричать и плакать, но это не действует на Джона и его товарища - они на работе (и работа, видимо, им по душе).
В раздевалке изолятора блондинке приказывают раздеться, но она продолжает плакать и зовет на помощь. Тогда Джон с коллегой берутся помочь ей и, снимая предмет за предметом, быстро раздевают ее. Джон поясняет, что эта "блонди-герл" должна наконец понять, что с ней не будут церемониться, и в конце концов ей придется сделать то, что от нее требуют, и что поблажек не будет ни для кого. Как только девушка раздета донага, на нее сразу одевают наручники и отвотят в блок "одиночек". Увидев клетки она опять начинает кричать. Кричать и разговаривать здесь было строжайше запрещено, и ее рот затыкают специальным кляпом. Теперь она может выражать недовольство только мычанием. Втолкнув девушку в камеру, Джон закрывает за ней решетку, и мы возвращаемся в раздевалку. Как сказал нам Джон, эта девушка должна пробыть здесь дня три, но, видимо за такое поведение ее срок продлят, и не один раз.
Вернувшись в здание школы, мы видим учеников, собравшихся в школьной столовой. Они завтракают, общаются друг с другом, смеются... Трудно представить, что каждый из них - потенциальный заключенный... Что ж, время покажет, как новые меры отразятся на преступности. В какую сторону повернется ситуация на улице и в школе?..
"Массакра" для пятого класса
Перевод с английского Вовчика
Доброе утро, миссис Леланд и мистер Стрикхэнд, - приветствовала мисс Джеффрис посетителей в ее пятом классе. - Класс, что вы скажете?
Доброе утро, миссис Леланд и мистер Стрикхэнд, - проныли ее ученики, сидевшие за партами.
Доброе утро, класс, - сказала начальница Леланд.
Утро, утро, - пробормотал мистер Стрикхэнд, поднимая свой знаменитый черный кожаный мешок и ставя его на стол.
Только на прошлой неделе все младшие ученики с ужасом узнали, что в их школе снова, как тридцать лет назад, вводятся телесные наказания. Родители обсуждали это на собрании с новым дисциплинатором, мистером Стрикхэндом, которого миссис Леланд и мистер Джонсбери, начальница и директор школы «Уитни Скул», пригласили на работу. Ученики гадали, на что согласятся родители - до какого класса учителям разрешат наказывать их поркой. Каждый класс надеялся, что мимо них опасность пройдет стороной и что сечь будут только тех, кто помладше. Но вот вчера родители объявили им, что рубежом был избран пятый класс для девочек и седьмой - для мальчиков. Девочки-пятиклассницы чуть не запели - их решено не трогать, а вот мальчики-пятиклассники внутренне похолодели, потому что теперь им нужно было прилежно учиться под страхом розги два года. Каждый день с момента прибытия в школу мистера Стрикхэнда учителя стали угрожать им новым наказанием за плохое отношение к урокам. И вот мисс Джеффрис вызвала дисциплинатора, чтобы наказать двоечников в ее классе.
Начальница осмотрела классную комнату, где сидели очень подавленные мальчишки и спокойные девчонки.
Мисс Джеффрис сообщила мне, что за неделю, пока она с вами занималась, появился длинный список тех, кто плохо себя вел, - она посмотрела в бумажку. - Да, есть такие мальчики в этой комнате. Драки в коридоре, бранные слова, отказы от ответа домашнего урока... Есть проступки и больше этого, я уверена.
Миссис Леланд остановилась. Мисс Джеффрис улыбалась и не могла нарадоваться - когда еще ее классная комната была такой тихой! Правда, один мальчик, предвкушая наказание, уже заплакал.
Как все мальчики могут видеть... - сказал мистер Стрикхэнд, вытаскивая из своего мешка кожаное орудие в виде широкого закругленного ремня. Вздохи можно было услышать по всему классу. С помощью двух других взрослых дисциплинатор вытащил восемь бумажных мешков, открыл их и расставил по полу перед доской. Теперь уже несколько мальчиков всхлипывали. Все в школе знали о бумажных мешках.
Теперь каждый ученик должен был познакомиться с программой порки, согласованной с родителями на собрании. Счастливые должны были только увидеть это, а несчастливые испытать на себе. Вся снятая одежда должна была упаковаться в бумажный мешок. Наказанные мальчики должны были оставаться без штанов, а девочки без юбок, пока их мешок им не возвращался. Самые счастливые должны были получить мешки сразу после урока, несчастливые - через несколько часов в конце дня. Самым злостным нарушителям-мальчикам мешки разрешалось не отдавать - им велели сходить без штанов домой за родителями. Натягивая полы курточки и рубашки на бедра, они с позором должны были пересечь поселок, и только пришедшим маме или папе отдавали одежду сына.
Быстро и тихо, - приказал мистер Стрикхэнд, - каждый мальчик в этой комнате должен оказаться передо мной, найти мешок с его именем, если он есть, и встать перед ним.
Восемь мальчиков нашли мешки, на которых были обозначены их имена. Им пришлось остаться у доски.
Снимайте ваши туфли и ставьте их аккуратно за вашим мешком, - был следующий приказ.
Когда это было сделано, мальчикам было указано, чтобы они вынули рубашки из брюк. Дисциплинатор вынул портативный CD-плейер из сумки и сказал:
Когда начнет играть музыка, вы должны начать маршировать вокруг комнаты.
Некоторые из девочек хихикнули при этом заявлении.
Фредди, - указал дисциплинатор на мальчика, ближайшего к двери, - ты будешь идти первым, а все остальные будут следовать за тобой. Маршируйте, высоко поднимая колено.
Мистер Стрикхэнд включил CD.
Звуки марша «John Philip Sousa» начали трубить на весь класс. Униженные мальчики пошли вдоль класса. Маршировать их, конечно, никто не учил, так что проход был беспорядочным. Все снова вернулись к доске под хихиканье девочек в проходах.
А теперь брюки в ваш мешок, - последовала команда дисциплинатора. - Быстро.
Зная последствия, каждый мальчик с тяжелым сердцем выполнил приказ. Через минуту восемь нарушителей стояли в трусах.
Марш. Второй круг.
Еще раз девочкам пришлось похихикать - одетые снизу только в одни трусы мальчики снова прошли вокруг комнаты. Кое-кто из мальчиков был красный от стыда.
Я не знаю, почему у вас красные лица, - прокомментировал мистер Стрикхэнд. - Но знаю, что у вас вскоре станут красные попы.
Мальчики, маршируя, прибыли снова к своим мешкам,
Теперь снять трусы! - громко провозгласил мистер Стрикхэнд.
Несмотря на острое затруднение, мальчики начали один за другим тянуться к трусам. Самые нерешительные спускали их только тогда, когда соседи уже прятали трусы в бумажные мешки.
Теперь снова марш!
Голозадые мальчики, путешествующие вокруг классной комнаты, были встречены девочками, хихикающими, тихо смеющимися и шепотом выкрикивающими дразнилки. Понимая, что это усиливало стыд мальчиков, мисс Джеффрис решила не заглушать женскую часть класса.
Эй, - шепнула одна девчушка, - Мэтту трудно идти. Ему яички мешают!
То же самое с Майком, - отозвалась ее подруга.
А Эрик и Гарри, - сообщила третья девочка, - идут друг за другом, как паровозик, никак не расцепятся... Влюбились, наверное?
Вот интересно было бы, если бы всех мальчишек всегда пороли! - пробормотала четвертая.
Хорошо, - сказал мистер Стрикхэнд, когда опозоренные нарушители вернулись. - Теперь позвольте вашим туфлям возвратиться на ноги. Мальчики помчались делать это, надеясь, что наказание, может быть, окончено и начинается одевание. Но музыка не остановилась.
А теперь настает время ремня! - сказал дисциплинатор.
Мальчики уже сделали три круга вокруг комнаты. Чуть больше десяти минут им пришлось маршировать, причем последний круг они красовались со всеми секретами, которые обычно прятались в их брюках.
Фредди, Майк, Сэм, - приказал мистер Стрикхэнд, - наклоняйтесь на стол мисс Джеффрис.
Как только мальчики заняли эту позицию, поднявшись на цыпочки и лежа животами на высоком столе, мужчина посмотрел на миссис Леланд.
По двадцать ударов каждому, - объявила она.
Не медля, Стрикхэнд всадил первый удар по попе Сэма, извлекая крик боли. То же самое немедленно повторилось с Майком и Фредди. Сэм начал реветь после второго удара, а Майк и Фред захныкали, когда ремень приласкал попы в третий раз. Мистер Стрикхэнд продолжал, пока не хлестнул каждого мальчика десять раз.
Встаньте, - велел он розовозадым, плачущим нарушителям, - и постойте перед окнами, лицом к классу. Быстро!
Мальчики, всхлипывая, подчинились. Они стояли, прикрыв срам полами рубашек и беспокойно поглядывали через плечо - ведь в окно любой прохожий мог увидеть, что у подоконника стоит мальчик без штанов.
Энди, Эрик и Натти, ваша очередь, - провозгласил мистер Стрикхэнд.
Очень скоро и эти три лентяя получили такую же обработку ягодиц, как их предшественники. С теми же самыми результатами: крик, плач, розовые попы. После десяти ударов каждый тоже был послан постоять у окна.
Мэтт, Гарри, на стол! - скомандовал дисциплинатор. - Поспешите! Я не хочу, чтобы те зады у окна остыли.
Трясущиеся и уже хнычущие мальчики поторопились занять позу для порки. Еще раз остальной класс, учительница и начальница прослушали крик и рев мальчиков, посмотрели на покрасневшие зады. Мэтт и Гарри были посланы присоединиться к коллегам у окна.
Миссис Леланд и мистер Стрикхэнд тем временем завязали бумажные мешки, содержащие одежду мальчиков.
Мэтт и Фредди получат штаны и трусы после последнего урока, - объявила учительница. - Остальным придется идти домой за родителями, чтобы они полюбовались на вас.
Несмотря на слезы и сопли, некоторые мальчики еще и застонали при этой вгоняющей в отчаяние новости.
А теперь, - сказал Мистер Стрикхэнд, - берите в руки мешки и маршируйте за нами в офис миссис Леланд.
Процессия спустилась вниз по школьным холлам - миссис Леланд впереди, восемь голозадых мальчиков в середине, мистер Стрикхэнд с CD-плейером и ремнем сзади. После этого мальчики уложили мешки в шкаф и были отпущены обратно на уроки.
Мальчики, о’кэй, занимайте ваши места, - сказала мисс Джеффрис.
Каждый мальчик издал стон, когда выпоротая попа коснулась жесткого деревянного места на скамейке. Началась учеба. Девчонки хихикали, видя, как бесшанных мальчиков вызывают к доске, а они стараются натянуть рубашки и курточки на попы. Во время перемен они стеснялись выходить в коридоры, а над ними дразнились.
Через пятнадцать минут время ленча, - сказала мисс Джеффрис после четвертого урока, - теперь все наказанные должны написать короткие сочинения.
Мистер Стрикхэнд установил, что все выпоротые ученики должны писать короткий очерк о том, почему они заслужили наказание, как они почувствовали ремень и что сделают для того, чтобы их больше не драли. Если учителю не нравился очерк, порка повторялась и писать надо было еще раз. Этот процесс продолжался до тех пор, пока из-под пера наказанного не выходило удовлетворительное произведение. Стоит ли удивляться, что все вдруг начали учить правописание и грамматику!
По сигналу к ленчу восемь очень нервных мальчиков сдали свои бумаги мисс Джеффрис.
Мальчики, - сказала она, - после еды, подобно другим детям, вы можете поиграть в школьном дворе, пока я проверяю сочинения.
Пожалуйста, мисс Джеффрис, не надо... - попросил отчаянно Майк.
Нет, нет, идите.
Но... но все на улице увидят нас голых, - протестовал Майк.
А это не моя проблема, - ответила мисс Джеффрис, - что вы плохо учитесь и получили наказание. Перестань препираться, если не хочешь вторую порку прямо сейчас, - добавила она, помахивая увесистой линейкой.
Не-е-ет, мэм, - пошел на попятную Майк.
Тогда на обед, а потом на улицу, прямо сейчас! - приказала она, живо хлопая по голому заду Майка линейкой. Все мальчики поспешно засеменили к выходу из класса.
Девять очень счастливых девочек и восемь очень подавленных мальчиков возвратились в класс после ленча и прогулки. Мальчики вынесли все дразнилки от друзей из других классов. Мисс Джеффрис вошла, держа очерки двоечников. «Ни одно из сочинений не тронуло меня достаточно, - сказала она. - Мэри, отнеси все бумаги в мусорную корзину».
Очень скоро у ее стола стояло восемь мальчиков, смотрящих на класс. Она подошла к самому левому из них и сказала: «Ну что же, нагнись, пожалуйста, Эрик».
Эрик согнулся вперед и по его попе снова прошлась линейка мисс Джеффрис, покрывая и без того красные ягодицы новыми болезненными полосками. Удар за ударом возобновляли его рев, дергание его ног, в общем, его утреннее мучение. После еще десяти шлепков ему милосердно позволили встать и повилять задом, гарцуя по классу.
А вот руки от попы прочь, - приказала учительница, - не тереть!
Поодиночке каждый мальчик получил такую же обработку. После завершающей порки Майка она снова послала всех восьмерых за столы, чтобы написать новый, более длинный очерк.
Вторые сочинения мальчиков мисс Джеффрис отослала читать мистеру Стрикхэнду. Он быстро пробежал глазами листы, объявил пять приемлемыми, а Майк, Энди и Фредди оказались самыми несчастными. Один за другим, три мальчика оказались над столами и попробовали снова вкус линейки. В конце концов все трое непрерывно кричали, их красные зады не могли от боли садиться на скамейки и последний очерк они писали, стоя.
Мистер Стрикхэнд устал к концу дня. Порка мальчиков-пятиклассников была изнурительной работой...
Порка мистера Стрикхэнда была для пятиклассников очень плохой новостью. Она продолжалась долго, попы были выпороты ужасно больно, ягодицы были пурпурно-красными и болели весь остаток дня. Даже самые смелые и большие семиклассники, как оказалось, орали под хлесткими ударами подобно маленькому ребенку. Интересно, что на следующий день после школьной порки у всего класса мисс Джеффрис уроки были готовы на сто процентов.
Английский приют
В то же доброе старое время существовал обычай, что богатые и знатные лица содержали в складчину приюты для бедных сирот обоего пола, где им давали бесплатно образование.
Понятно, что при воспитании их розги играли главную роль.
Я пользуюсь уставом одного из таких в Глазго в 1455 г. По уставу, попечительницами являлись жены и совершеннолетние дочери лиц, на счет которых содержался приют.
За нарушение школьной дисциплины и особенную леность дети обоего пола подлежали наказанию розгами. Но наказание розгами производилось не иначе как одной из воспитательниц, собственноручно. В экстренных случаях, правда, директор или директриса приюта могли собственноручно наказать провинившегося ребенка, но курьезно, что это не избавляло его все-таки от наказания розгами одной из попечительниц приюта за ту же самую вину.
Воскресенье было излюбленным днем, в который дамы-патронессы являлись в свои приюты, производили разбор поведения покровительствуемых ими детей и затем на особом общем заседании назначали каждому из провинившихся число ударов розгами, которое мальчик или девочка должны были получить.
Так как среди виноватых и подлежащих наказанию розгами были мальчики и девочки в возрасте от десяти до тринадцати лет, то, по уставу, мальчиков могли наказывать только замужние дамы-патронессы или вдовы. Девицы же патронессы могли наказывать розгами только провинившихся девочек.
Миссис Бредон, подавшая петицию в парламент о запрещении телесных наказаний в приютах, в одном из которых она сама получила воспитание, а впоследствии вышла замуж за очень богатого и знатного человека, подробно описывает церемониал подобных экзекуций так: "Дамы и девицы-патронессы – приезжали обыкновенно около трех часов дня. Директор или директриса приюта встречали их, окруженные воспитателями и воспитательницами. Мы, воспитанницы и воспитанники, дрожим от страха, так как от нас ничего не скрывают; мы все видели, как в обе классные комнаты, одну, назначенную для наказания мальчиков, а другую – для наказания девочек, пронесли скамейки и целый ворох розог, уже связанных в пучки из длинных, толстых, распаренных в воде березовых прутьев, накануне срезанных с деревьев… Если бы члены парламента, пишет Бредон, – видели эти розги, то, конечно, не подумали бы, что они назначены для наказания за невинные проступки мальчиков и девочек не старше тринадцати лет. Такими розгами впору сечь солдат, а не детей!
Прошли при нас также четыре няньки и четыре сторожа, которые будут держать наказываемого или наказываемую.
Все провинившиеся за последнюю неделю стоят с грустными лицами, если не ревут, так как по опыту или по слухам знают, что их ожидает очень строгое наказание.
Патронессы немедленно по приезде собираются на заседание. На нем сперва директор, а потом директриса докладывают о проступках, и совет решает, какому наказанию подвергнуть виновного или виновную. Если назначено наказание розгами, то против фамилии проставляется число розог, которое совет нашел нужным дать. Так как у каждого воспитанника или воспитанницы есть штрафная книжка, в которую записывается вина и наложенное наказание, то совет, назначая число ударов, рассматривает еще и книжку. Если проступок повторится, то назначается большое число ударов, и виновного или виновную отдают для наказания даме или девице из патронесс, которые известны как наказывающие особенно сильно.
В приюте, где была Бредон, обычно давали девочкам не менее двадцати розог и не более двухсот; причем, если девочке следовало дать больше ста розог, то после ста ударов ей давали отдохнуть минут десять и затем добавляли остальное число ударов.
В каждую комнату ставили две скамейки, так что одновременно можно было наказывать двух человек. Мальчикам число ударов розгами назначалось не менее тридцати и не свыше четырехсот. Причем сразу им не давалось более двухсот, а делался антракт в десять минут, после которого всыпалась остальная порция.
Насколько были жестоки наказания, видно из того, что редкий раз обходилось без того, чтобы одного или двух из наказанных не снесли на простыне прямо из экзекуционной комнаты в приютский лазарет, хотя наказание производилось аристократическими женскими ручками.
Нередко за строптивость во время наказания розгами или какую-нибудь дерзость, сказанную от боли, патронесса давала максимум ударов уже без всякого совета или усиливала жестокость наказания, приказывая виновного или виновную держать во время сечения на весу или наказывая розгами, вымоченными в соли.
Я подвергалась очень часто наказаниям. Почему-то меня постоянно секла одна уже немолодая леди Салюсбери. Раз, возмущенная тем, что меня за грубость с нянькой решено было наказать восьмьюдесятью розгами, я ни за что не хотела просить прощение у присутствовавшей при моем наказании няньки и поцеловать у нее руку, как требовала наказывавшая меня розгами барышня. Мое упорство привело ее в бешенство, и она прибавила мне пятьдесят розог. Но когда я и после этого все-таки не хотела исполнить приказания леди, та назначила мне еще пятьдесят розог, причем велела державшим нянькам повернуть животом вверх и стала сечь меня розгами в таком положении. Тут я света не взвидела и с первых же ударов закричала, что согласна все исполнить. Но леди все-таки дала мне двадцать розог в таком положении, а остальные тридцать – приказав повернуть меня опять животом вниз.
Когда совет назначал всем провинившимся за неделю наказания, то их распределяли для экзекуции между патронессами.
Затем патронессы устанавливали между собой очередь, так как за раз можно было наказывать не более двух мальчиков и двух девочек.
После этого всех подлежащих наказанию розгами собирали вместе – мальчиков и девочек; тем и другим сторожа и няньки связывали руки веревкой.
Потом по два мальчика и по две девочки уводили для порки. По приводе в комнату для наказания, их раздевали и прежде, чем положить на скамейку, связывали веревкой ноги. Потом клали на скамейку, держа за ноги и под мышки, пока патронесса давала назначенное число ударов розгами. Так как одновременно пороли двух, то в комнате был страшный вой и крики, соединенные с разными мольбами и клятвами. За свое пятилетнее пребывание в приюте не помню, чтобы кого-нибудь высекли не до крови.
После наказания обыкновенно весь наказанный был вымазан в крови, и если не попадал в лазарет, то иногда несколько часов не мог ни стоять, ни сидеть. Я помню, что я не раз после наказания часа два могла только лежать на животе, в таком же положении приходилось спать иногда дня два-три. Если бы можно было показать девочку, вернувшуюся после строгого наказания, то у самого закаменелого человека сердце дрогнуло бы.
Шестнадцати лет я поступила в приют, где сама воспитывалась, на должность помощницы надзирательницы; в этом звании я пробыла более года и затем заняла место надзирательницы, на должности которой пробыла около трех лет, когда познакомилась с мистером Бредон и вышла за него замуж.
В женском отделении приюта было не менее восьмидесяти девочек, но иногда число их доходило до ста. Девочки распределялись для обучения на два класса – младший, в котором были девочки от десяти до одиннадцати и самое большее до двенадцати лет, и старший – в котором находились девочки в возрасте от двенадцати до тринадцати лет и, как исключение, четырнадцатилетние. Моложе десяти лет и старше четырнадцати в приют не принимали.
Столько же мальчиков и в таком же возрасте было и в мужском отделении нашего приюта, который считался самым богатым в городе. Действительно, патронессы средств не жалели.
Одевали, кормили и обучали детей превосходно. Может быть, из-за своей страсти к телесным наказаниям патронессы не жалели кошельков.
Помещение приюта также было роскошное. Если бы не жестокие телесные наказания, то лучшего нельзя было бы пожелать и для детей состоятельных родителей.
В приют принимались только сироты или брошенные дети обоего пола, но лишь вполне здоровые. Им давали очень хорошее первоначальное образование и обучали разным ремеслам, а девочек – рукоделью, домоводству и кулинарному искусству.
Цель этой петиции – обратить внимание членов парламента на жестокость телесного наказания и необходимость если не отмены его, то ограничения права патронесс наказывать детей столь жестоко. По-моему, следовало бы уменьшить число ударов розгами до пятидесяти для девочек и ста для мальчиков. Теперешний максимум – двести розог для девочек и четыреста для мальчиков – слишком велик.
Ради справедливости я должна сказать, что максимальное число розог, как девочкам, так и мальчикам, давалось в крайне редких случаях, за какой-нибудь выдающийся по своей порочности поступок. Обыкновенно же самое строгое наказание для девочек заключалось в ста ударах розгами и для мальчиков двести розог, изредка давали девочкам полтораста розог и мальчикам триста.
Но зато первая порция назначалась слишком часто. Наибольшим числом розог наказывали в среднем не больше двух-трех девочек в год и пяти-шести мальчиков.
Надо было видеть девочку, получившую двести розог, или мальчика, которому дали четыреста розог, чтобы убедиться в жестокости подобного наказания.
Если их не относили в лазарет, то у них, когда они вставали или вернее, когда их снимали со скамейки и ставили на ноги, был ужасный вид.
Было видно, что ребенок едва стоит на ногах, но сесть, от боли, тоже не может. В обязанности помощницы надзирательницы входило наблюдение за качеством и количеством розог, которыми заведовал особый сторож. Розги покупались экономом. Сторож, под наблюдением помощницы, вязал пучки для наказания мальчиков и девочек. Прутья для мальчиков брались толще, чем для наказания девочек. Связанные пучки клались в особые железные чаны, наполненные водой.
За полчаса до начала наказания или даже меньше, чтобы они были как можно гибче, их в присутствии помощницы вынимали и вытирали насухо. Концы пучков обертывались тонкой бумагой, чтобы не поцарапать ручек патронесс.
Патронессы, особенно главная из них, находили, что польза от наказания розгами зависит от качества розог, что мне с совершенно серьезным видом она объясняла, когда я поступила помощницей надзирательницы. Раз я была оштрафована на три шиллинга (всего около 1 р. 50 к.) за то, что она нашла розги недостаточно хорошо распаренными, негибкими и небрежно связанными в пучки. Сторожа прогнали за это из приюта. Новый сторож был специалист по этой части, и я больше ни разу не получала замечаний, а главная патронесса раза два-три хвалила меня. Дело в том, что, как объяснил мне новый сторож, нужно было смотреть, чтобы прут был не особенно толст, но и не тонок, чтобы он не резал кожу сразу, а причинял бы при ударе сильную боль, что составляло главное достоинство березового прута. Но необходимо было наблюдать за тем, чтобы прутья были срезаны со старых деревьев, с их верхов, где ветви тверже и эластичнее. Совсем молодые ветви годятся для наказания только очень маленьких ребят. Для наших же детей, как для взрослых, нужно, чтобы прут был достаточно твердый и хорошо хлестал кожу.
Надо было видеть, с какой заботливостью он вязал пучки или принимал от подрядчика прутья. Для девочек он выбирал прутья тонкие и длиной в 70 сантиметров, для мальчиков толще и длиной в 1 метр. По его словам, концы пучка из двух-трех прутьев должны быть тщательно выравнены, чтобы при ударе выдающийся против других конец прута не ранил преждевременно кожу, особенно, если такой кончик попадает на места, где кожа особенно нежна. Розги, которые приготовлял прогнанный сторож, вязались из сухих прутьев и плохо подобранных, почему патронесса и заметила, что они кожу царапают, но не причиняют максимума боли.
Накануне воспитатель с директором и директриса с надзирательницей вечером, когда дети ложились спать, собирались в комнате директора на совещание, куда и я, как заведовавшая розгами, приглашалась.
Тут составлялся список провинившихся воспитанников и воспитанниц, записывались вины в их штрафные книжки и делались предположения, какое количество ударов может назначить совет патронесс виновному и виновной. Надо заметить, что, по обычаю, каждым пучком розог давалось не более пятидесяти ударов, а затем пучок заменялся новым. За этим опять же должна была наблюдать я. Когда я была воспитанницей, то мы все это отлично знали и, пока нас раздевали, по числу лежавших на столике около экзекуционной скамейки пучков мы могли сообразить, сколько розог нам назначили. Число это не объявлялось. На том же столике стояли стакан и графин с водой, а также пузырек со спиртом.
Мне давался особый "наряд" приготовить столько-то пучков розог для мальчиков и столько-то для девочек. Кроме того, я обязана была иметь, во избежание штрафа, запасные пучки. Иногда случалось, что совет патронесс был особенно не в духе и назначал число ударов значительно больше того, что ожидали директор и директриса, – тогда приходилось сторожу спешно, пока наказывали детей, готовить пучки розог.
Регламент требовал, чтобы наказываемый мальчик или девочка клались на скамейку и привязыв
ались к ней веревками или держались сторожами и няньками за ноги и за руки, – выбор того или другого способа зависел от усмотрения наказывающей патронессы. Обязательно было всех, подлежащих наказанию розгами, приводить в экзекуционную комнату со связанными руками, а по приводе немедленно связывать ноги.
Впрочем, некоторые патронессы отступали от этого правила и наказывали детей, садясь сами в кресло, кладя виновного на колени и приказывая сторожу или няньке придерживать за ноги. Наконец, некоторые ставили свою жертву на четвереньки, садились на нее верхом и, зажав коленками, секли. Но это уже были отступления.
Я уже выше сказала, что допускалось усиливать строгость наказания за строптивость или дерзости во время самого наказания. Тогда виновного держали на весу и в таком положении секли розгами, что было несравненно мучительнее.
Наконец, иногда особенно жестокие патронессы, как было со мной, приказывали повернуть животом вверх и секли в таком положении.
Опять же ради справедливости должна сказать, что несмотря на жестокость наказаний, благодаря хорошей пище и уходу за детьми, вреда здоровью они не причиняли, хотя нередко бывало, что наказанная девочка или мальчуган проваляются после наказания несколько дней в лазарете.
Я заметила, что как только приводили двух девочек для наказания, у патронесс, чаще девушек, появлялось особенное возбуждение, глаза горели, пока девочку или мальчика, которых, как мы сказали, могли наказывать только замужние патронессы или вдовы, раздевали и клали или привязывали на скамейке. Особенно это было заметно у дам или девиц, наказывавших в первый раз.
Надзирательница и помощница должны были наблюдать каждая у своей скамейки, чтобы прислуга в точности исполняла приказания наказывающей патронессы. Они же обязаны были громко считать удары розог. При наказании мальчиков все это исполняли воспитатель и его помощник.
Совет патронесс, конечно, скрывал, что большинству из них доставляло громадное наслаждение сечь детей. Он объяснял суровость и продолжительность телесных наказаний, которым подвергал детей, только тем, что слабое наказание бесполезно, если даже не вредно, и что жестокое наказание розгами редко когда не исправит наказанного. С последним я сама должна согласиться, – по крайней мере для некоторых натур этот принцип был вполне верен.
В разговоре с родителями школьников начинающий педагог заявила, что не видит в таком наказании ничего особенного.
Теперь Светлане путь в детские лагеря заказан. 19-летняя студентка педагогического приехала в «Солнечный» поработать вожатой, а стала фигуранткой громкого уголовного дела. Областной следственный комитет обвинил девушку в том, что она заставила четырех мальчиков в спальне раздеться догола и стоять в чем мать родила 15 минут. Такое вот эротическое правило в детской игре «Три скрипа». Ребята во время тихого часа шумели и после третьего замечания были наказаны таким оригинальным способом. В тот же день воспитатель от Бога Светлана после отбоя вывела сразу 10 мальчиков в коридор корпуса и заставила там стоять несколько минут в одном нижнем белье.
Если не успокоитесь, будете голыми стоять на улице! - пригрозила вожатая.
Так гласит версия следствия. А грозит по статье «Неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего» до трех лет лишения свободы! Также девушке могут на пять лет вообще запретить приближаться к детям.
«Играли в «Три скрипа»
«Комсомолка» съездила в лагерь «Солнечный», и поначалу сложилось впечатление, что, не до конца разобравшись в ситуации, перепуганные родители подняли шумиху. Полицейским и проверяющим из министерства образования Света рассказала вот такую историю.
Накануне ночью мальчишки из четвертого отряда никак не хотели ложиться спать. Я сказала им, что если они не успокоятся, будут играть в игру, которая называется «Три скрипа», - поведала вожатая. - Суть ее сводится к тому, что после трех скрипов они будут наказаны. Дети согласились, тут же успокоились и уснули. Однако на следующий день начали шутить со мной и спрашивать, будут ли они еще играть в такую игру. Ну, посмотрим, как себя вести будете - отшутилась я. - Наступил тихий час. Но в одной из палат спального корпуса начали шуметь. Тогда я этим мальчишкам и сказала, что, мол, все - играем в «Три скрипа», если не угомонитесь, будете 15 минут стоять голенькими! У меня и в мыслях не было ничего такого. Я просто их припугнула. И признаю, что виновата. Не стоило говорить подобное. Но я и пальцем к ним не прикоснулась. Когда ребята продолжили егозить, я попросила их подняться с кроватей и постоять, чтобы успокоиться. Мальчики были в шортиках, они встали, а я пошла проверять детей в других комнатах. Когда заглянула к ним снова, ребята уже мирно сопели. Прошло всего минуты полторы. А чтобы кого-то раздевать, ни в коем случае!
Может, мальчишки все нафантазировали?
Никто из ребят версию случившегося не подтверждает. У других родителей тоже претензий нет, - глядя в глаза, сказала директор лагеря. - Мамы и папы не стали забирать ребятишек домой. Мальчики, наоборот, просили оставить их в лагере, где им очень нравится.
Самих детей от журналистов оградили и родители, и правоохранительные органы, и работники лагеря.
«Весь отряд хихикал над сыном и другими мальчиками»
Нам удалось пообщаться с отцом 11-летнего Стаса, который стоял те самые 15 минут голым.
На следующий день после ЧП Андрей вместе с женой, ничего не подозревающие, приехали проведать сына.
Мы обосновались в беседке у ворот лагеря, попросили охранника на КПП позвать сына, - начал свой рассказал мужчина. - Рядом стояли другие родители и рассказывали. Мол, вожатый напился на дискотеке и стал снимать штаны при детях. Мол, кухонные работники приняли на грудь, и никто не накрыл столы. Мы слушаем это, не вмешиваемся, но уже переглядываемся. Тут вожатая приводит Стасика и в этот момент один из родителей сообщает: «Мы приехали сына забрать. Он позвонил и рассказал, что мальчишек из соседней комнаты воспитательница раздела догола». Стас, опустив голову, признался. Тогда эта вожатая начала на повышенных тонах общаться. «А как вы хотели, я, что, должна была бегать по отряду и всех успокаивать?» Да, - говорит, - постояли голыми в комнате. Она призналась и спросила, а что такого-то? Ну, было и было, мол, этого же никто не видел, мальчики стояли в своей комнате. Более того, девушка рассказала, что ее саму, когда она была маленькой и ездила в лагерь, три раза ставили возле корпуса голой.
После этого родители твердо решили - все, Стас там не останется. Его отец прошел на территорию, чтобы увидеть других ребят.
Возле площадки стоял их отряд и все хихикали над сыном и мальчиками, - продолжает Андрей. - День всего прошел, а знал уже весь лагерь, причем девочки тоже. Как тут оставишь пацана? На них пальцами показывали и травили. Это же унижение!
Дети только пожали плечами.
А что мы могли сделать? Вожатая сказала, что если сами не разденетесь, она сама снимет с нас трусы и буду водить за руку по лагерю! - рассказали ребята.
Когда взрослые пригласили старшего воспитателя, до нее не сразу дошло, о чем речь.
Она рот открыла! Глаза по футбольному мячику! - вспоминает Андрей. - Потом появилась директор, они поняли, что это грозит уголовным делом. Вожатая решила извиниться, но мы не приняли ее извинения...
Как это скажется на психике ребенка в будущем? - спрашивает отец. - Мальчик, может, сейчас и не осознает, но заноза останется, червячок будет точить. Мы обязательно поведем сына к психологу. Обиды на сексуальной почве - это очень серьезно в детстве.
Стаса и еще двух мальчиков родители забрали из лагеря. Еще одного ребенка заберут в субботу. Следователи уже опросили их, а также тех ребят, которые находились в соседней комнате и все слышали. Следственный комитет продолжает разбираться в этом случае.
Кстати, у отца Стаса есть неопровержимые доказательства того, что дети не выдумали всю эту историю.