«Мы бы хотели еще одного ребенка взять», — сказала мне по телефону моя знакомая Анастасия, которая год назад удочерила 3-хлетнюю девочку. — «Но как вспомню эти поиски, этот ад — желание пропадает…».
К этому мнению могли бы присоединиться многие приемные родители. Хотя в последние три-четыре года процесс поиска и оформления приемного ребенка стал намного более организованным, прозрачности это не прибавило. Правительством и министерствами принято немало правильных решений и выпущено постановлений, и в целом политика государства на закрытие детских домов и домов ребенка – правильная. Но потом все упирается в человеческий фактор и в тех, кто должен исполнять эти постановления. Из своего опыта могу сказать, что на разных этапах системы – органы опеки, региональных операторы, детские дома — идет намеренная дезинформация потенциальных усыновителей, манипулирование данными о детях, давление на родителей и детей, грубое обращение с ними.
Почему это происходит? На мой взгляд, это комплекс причин: боязнь потерять свою работу, нежелание делать лишние телодвижение, равнодушие и цинизм, незнание законов…
Компенсируют эту чудовищную деформацию системы благотворительные фонды, волонтерские организации и сообщества приемных родителей. Именно с их стороны я постоянно чувствовала поддержку и получала помощь.
Тем, кто думает взять приемного ребенка, нужно запастись очень большим терпением и создать вокруг себя группу поддержки из родных, друзей и специалистов, которые будут поддерживать вас на этом тернистом пути. А заодно «убрать» из своей жизни тех, кто будет мешать поискам и настраивать на негатив, утверждая, что дети из детских домов – это потенциальные алкоголики, наркоманы и бандиты, которые разрушат вам всю жизнь…
Иллюстрация Екатерины Селиверстовой
«Поиски продолжались три месяца»
Год назад в моей жизни появился мой мальчик, мой сын. Мои поиски продолжались недолго – три месяца, и он был первым, кого я приехала смотреть в регион и так на нем и остановила свой выбор…
Но даже за этот недолгий срок я испытала все «прелести» нашей системы. Прежде чем общаться с любой из инстанций, ответственной за устройство в семью детей, – с органами опеки и попечительства, операторами баз данных детей-сирот, региональными операторами и другими подобными организациями – я общалась с юристами.
Бесплатную юридическую консультацию предоставляют сейчас некоторые благотворительные фонды, и это было настоящим спасением!
У юристов я узнавала, каковы правила и регламенты, сроки взаимодействия с той или иной государственной структурой. И только после этого я туда обращалась. Это оказалось очень эффективно. Потому что представители системы постоянно врут или просто плохо информированы, причем по каждому поводу. Но как только они понимали, что я в теме, разговор принимал иной оборот.
Всем, кто хочет приемного ребенка, опеки, школы приемных родителей и другие организации, предлагают обращаться к базам данных – федеральной на сайте usynovite.ru, региональным, областным и городским. Но базы данных детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, – очень странный инструмент. Фотографии многих детей – плохого качества, будто специально созданы, чтобы детей не брали. Информация скудная, например, не указываются, что у ребенка серьезные проблемы со здоровьем. Долго висят анкеты детей, которых взяли в семью или у которых родители в местах заключения и их можно взять только на время. И мне приходилось неделями просиживать у телефона, звонить по всей стране, чтобы найти «свободного» и не совсем больного ребенка. Конечно, хорошо, что, хотя бы такая база есть. Но нужно слишком много времени потратить, чтобы научиться с ней работать, а после — «правильно» общаться с представителями регионов.
Хождение по опекам
Опеки – это государственные институты, которые должны помочь устройству детей в приемные семьи. На деле оказалось, что они испытывали потенциальных родителей на прочность: их общение обычно было малоинформативным, а ответы формальны и сухи, строго по инструкции.
В Москве на меня шикали, махали руками, с порога говорили, что детей у них нет. Имея в виду, что нет детей без очень серьезных заболеваний. В Тульской области разговор начался с откровенного хамства – более-менее вразумительный ответ я получила после того, как попросила представителя региональных оператора назвать имя и фамилию. Несколько раз у меня было так: я звонила в регион и спрашивала о конкретном ребенке, и в один день мне говорили, что его родная мама восстанавливается в правах, а через три дня его уже неожиданно забирали в другую семью. В каком из этих случаев мне врали — понять на расстоянии сложно. Но руки опускались.
Приятное исключение из регионов опека по Иркутску и Иркутской области – ее представители проявили заинтересованность во мне как в опекуне, и подбодрили, сказав: «Приезжайте, мы вам кого-нибудь обязательно подберем».
Поэтому лучше не фокусироваться только на базе данных и на посещении опек, а обращаться также к другим возможным источникам – посещать сами детские дома и дома ребенка, где сейчас регулярно проводятся дни «открытых дверей» и можно сразу пообщаться с понравившемся ребенком; позвонить в благотворительные фонды, волонтеры которых постоянно колесят по стране; вступить в тематические группы в социальных сетях «ВКонтакте» и Facebook, например, «На пути к усыновлению», «Заберите счастье домой» и другие.
Откуда берутся дети
Моя подруга искала свою девочку главным образом на сайтах благотворительных фондов, таких, как «Дети ждут», «Измени одну жизнь». Они размещают видеоанкеты и хорошие фотографии детей, дают более подробное и точное описание каждого ребенка, помогая сделать выбор и облегчая поиски.
Встречи с группами поддержки приемных родителей и с волонтерами — это настоящие ресурсные группы. Хорошие мероприятия устраивает фонд «Измени одну жизнь», «Волонтеры в помощь детям-сиротам», мне помог фонд «Арифметика добра». И еще очень поддержали преподаватели моей Школы приемных родителей от благотворительного фонда «Семья».
Они были как ангелы-хранители, им можно было написать в любой момент на электронную почту и почти сразу же получить поддержку.
Моего ребенка мне посоветовала прекрасная педиатр Наташа, которая работала с волонтерами и в качестве волонтера в разных детских домах. Ее я встретила на одной из встреч приемных родителей. Именно Наташа поддерживала меня, консультировала и укрепила в принятии решения.
Получив направление на знакомство с ребенком от регионального оператора, я рванула в республику Карелия. Только переступила порог детского дома, начала листать его личное дело и даже не видела еще самого ребенка, как меня спрашивают, заберу я ребенка сегодня или завтра. Вопрос меня сильно смутил – вроде как по правилам надо в течение десяти дней встречаться с ребенком, наладить контакт, а потом уже принимать решение. Я дипломатично спросила, можно ли познакомиться с ребенком. Может быть, мы друг другу не понравимся… Из этого делаю вывод, что «политика партии» сейчас отдавать детей любой ценой. Скажу сразу – со мной работники детского дома были милы, дружелюбны и приветливы, шли на встречу. Но, например, медицинскую карту ребенка я выбивала очень долго, ее искали два дня, перерыли в кабинетах и местной детской поликлинике, но так и не нашли…
Как мне сказал потом преподаватель ШПР и юрист Алексей Рудов, по закону, если у меня есть направление на знакомство с ребенком, представители опеки и детского дома сразу же обязаны предоставить мне для ознакомления его медицинскую карту – непредоставление является нарушением моих прав.
В итоге я пообщалась с ребенком и решила приехать еще раз, чтобы лучше с ним познакомиться и изучить его медицинскую карту – не была уверена, что потяну тяжелобольного ребенка.
За моим ребенком приехала в результате другая пара, которая дала согласие в тот же день, сразу же забрала его и …через месяц вернула!
Процесс поиска ребенка моей знакомой Татьяны тоже очень показателен. В детском доме одной из центральных областей России ее обманывали три месяца, чтобы не отдать 11-летнего мальчика в семью. Однажды она срывающимся голосом рассказывала мне, что одноклассники мальчика (причем это были дети сотрудников детского дома) угрожали избить его, если он даст согласие на усыновление. Городок, где расположен детский дом, – маленький, работы нет и, конечно, весь персонал учреждения боится, что их закроют. История Татьяны закончилась вполне благополучно – ее мальчик несмотря на угрозы одноклассников написал согласие, — и вот уже он четыре месяца дома.
Я тогда дала ей совет идти к юристам, а от них – с письмами в прокуратуру и далее в другие проверяющие инстанции. Процесс после этих обращений действительно пошел.
Подобные душераздирающие рассказы слышала от очень многих приемных родителей. Но вместе, объединённые в сообщества и клубы, они становятся настоящей силой. А помощь благотворительных фондов просто бесценна.
Встреча с сыном
А я тем временем продолжала поиски, но тот мальчик не выходил у меня из головы, и поэтому, узнав, что ребенок по-прежнему в учреждении, я приехала к нему еще раз. Его медицинскую карту так и не нашли, поэтому я решила взять его на неделю домой в Москву на гостевой режим.
Конечно, за это время узнать друг друга невозможно. Ребенок вел себя просто идеально, а забежав вперед, скажу, что действительность оказалась совсем другой.
Но за неделю я смогла понять, что у нас нет принципиального отторжения, и мы сможем принять друг друга (известно о случаях, когда мамы с сожалением рассказывали, что не могли принять усыновленных детей, они на физическом уровне они вызывали отторжение). Мальчик сразу же начал называть меня мамой, хотя он прекрасно помнит свою родную маму, но уж очень ему хотелось в семью. И это сразу очень подкупило, как и то, что он был моим однофамильцем! И еще за это время удалось попасть к семейному психологу Анне Чикиной, с которой меня познакомили в фонде «Арифметика добра», и к заведующему отделения неврологии Тушинской детской городской больницы. Они сказали, что ребенок обучаем, хотя нам придется очень много вместе поработать, чтобы догнать сверстников. Невролог, пообщавшись всего несколько минут, на мой тревожный вопрос: обучаем ли ребенок, сказал: «Ребенок – хитрый, значит интеллект сохранен». Это позволило мне укрепиться в моем решении и осознанно сделать важный шаг.
Когда я привезла мальчика обратно в детский дом, то уже предупредила руководителя детского дома и местной опеки, что через месяц, как только оформлю на работе отпуск и обновлю документы, приеду за ним. Но, конечно, были бессонные ночи, сомнения и переживания. Сложные разговоры с мамой и сестрой, которые в начале моих поисков поддержали меня, а когда дошло до дела – очень сильно возражали и отговаривали. Они просили не портить себе жизнь и, конечно, приводили любимый в народе в таких случаях аргумент – плохая наследственность, вырастет непременно преступником, вором, алкоголиком. У нас были ссоры и скандалы, я вместо поддержки получила сильный прессинг. А с другой стороны – «давила» региональная опека, они просили забрать ребенка или отказаться. В метаниях я пришла на прием к знакомому психологу, очень мудрой женщине.
Она, выслушав меня, предложила вспомнить, какие чувства я испытала, когда впервые увидела мальчика. Я ответила: «Теплые». Это было летом, он был налысо бритым и напомнил мне фото моего отца из его послевоенного детства.
Приняв решение в пользу этого мальчика, я обновила медицинскую справку и со всеми документами отправилась опять в Карелию. Еще заранее решила, что оформлю опеку, так как усыновление – более длительный процесс, необходимо судебное решение. И именно такой вариант нам рекомендовали в школе приемных родителей. При опеке можно ребенка сразу забрать домой, а потом собирать документы для суда. Кроме того, при опеке положены некоторые льготы и выплаты, учитывая, что ребенка я буду воспитывать пока одна – это дополнительная подмога.
В региональной опеке все оформили быстро, и на следующий день мы ночным поездом отправились в Москву. Казалось, что мальчик уже подзабыл меня, хотя я и регулярно звонила ему. Но тут он снова стал называть меня мамой. Потом уже по происшествии времени он с упреком спрашивал, почему я сразу не забрала его, еще летом. Приходилось неоднократно оправдываться.
История усыновления: Татьяна Овсиенко
Взять приемного ребенка в семью - непростой шаг и многим для того, чтобы на него решиться, нужен пример. Но, оказывается, не только зарубежные звезды охотно усыновляют чужих малышей – среди известных россиян также есть те, кто воспитывает детей из детского дома. Одна из них – певица Татьяна Овсиенко, усыновившая сына 16 лет назад.
История наоборот
У большинства людей причины усыновления разные, а вот процедура одинаковая. У меня же все случилось как раз наоборот и несмотря ни на что.
Все свое детство я была «товарищем» сердобольным. Тащила в дом всех бездомных животных. Кормила, мыла в ванной и уговаривала маму оставить. Мама причитала, ругалась, но все-таки некоторые из этих животных у нас оставались.))) Еще я всегда мечтала иметь брата или сестру, но мои родители были против. И вот однажды, когда они мне в очередной раз отказали, я сказала, что если не хотите как все, давайте заберем из детдома. Наверное, тогда у меня и родилось это желание.
Баба Кссс
Я не помню момента, как мы нашли Матвея... или как он нашел нас. Помню только, что в начале августа 2005 года я просила у блаженной Ксении мальчика, а в начале августа 2006 мы получили направление на Матвейку.
А перед получением направления был месяц сбора документов, когда мы сидели как на иголках, потому что думали: «Ну, как такую плюшечку могли до сих пор не забрать?»
Беременность, которой 16 лет
Дети... Как приятно произносить это слово. Я всегда обожала детей, даже когда сама была не очень большой. В школьном возрасте нянчилась с теми, кто помладше, совсем маленьких обожала.
Закончила школу. Началась "взрослая жизнь". Встреча с молодым человеком, предложение дружить, согласие. И два года безоблачной дружбы. Потом свадьба. Мечты о детях. Первая беременность, неудача. Ну, ничего, мы сильные, прорвёмся.
Звезды, усыновившие детей
Звезды часто усыновляют детей. На сегодняшний день их очень много, и у каждого своя история…
Первой звездой, которая усыновила одиннадцать детей-сирот, стала Миа Фэрроу - американская киноактриса (фильм «Ребенок Розмари»). Правда, в ее случае не все было положительно. Драматичным был факт неверности ее супруга Вуди Алена и одной из воспитываемых дочерей – кореянки Сун-И. Закончилась история скандальным разводом и разрывом отношений с некогда любимой дочерью.
Дети, которых вы не рожаете. История одного усыновления
Интересно, подумал я, неужели эта женщина и вправду думает, что можно выбрать ребенка по одной ч/б фотографии в федеральном банке данных? В любом случае, никаких формальных причин для отказа у чиновницы не было, и вскоре мы получили искомую бумагу, где было ясно написано, что мы можем посещать выбранного ребенка. Двери больницы для нас теперь открылись вполне официально.
Записки приемной мамы Екатерины
Сегодня я вспоминаю.Вспоминаю первую девочку Яну, которую я увидела на сайте Псковской опеки. Мой звонок туда, дрожащими руками я набираю номер, но слышу очень спокойный, очень заботливый, очень интеллигентный голос «Яна? 10 месяцев? Так... Минуточку... Яна Валерьевна... Мама молодая, сильно пьет. Есть молодая бабушка, тоже сильно пьет. Отец неизвестен. У девочки кардиопатия. Что это значит? Ой, вы приезжайте, сводите ее к врачу, врач вам все объяснит. Да, девочка очень хорошая. Но вы поторопитесь, у нас детей быстро забирают в семьи.
Наши солнышки
Выходя замуж, я допускала мысль о том, что у нас с мужем может не быть кровных детей. Несмотря на то, что у мужа в предыдущем, довольно длительном, браке не было детей, я была уверена, что смогу родить ему ребенка. Поэтому, соглашаясь заранее на возможное усыновление, я серьезно не задумывалась обо всем этом.
Журнал "Домашний очаг", май 2018.
Марина Трубицкая 22 года назад узнала, что ее усыновили, а 10 лет назад создала «Сообщество взрослых усыновленных» в надежде, что это поможет ей и другим приемным детям разобраться в произошедшем в их жизни.
ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Началось все, наверное, с любви и с горя. Несколько поколений назад, в 30-е годы, многие крестьянские семьи, чтобы спастись от коллективизации и голода, уезжали на Дальний Восток, вербовались на стройку железной дороги. Так, на станцию Облучье, возле Биробиджана, приехали семьи моих дедов и прадедов. Там у бабушки Акулины и деда Данила в 1940 году родилась дочь Раиса, а после войны, в 45-ом, сын Николай, в 48-ом – Владимир, а в 54-ом младшая – моя мать Надежда.
Когда Надежде было 14 лет, случилась беда. После ссоры с женой ее отец ушел из дома и лег под поезд.
Говорят, это очень сильно ударило по Наде, и с тех пор все пошло не так. Время шло, Надя повзрослела, встретила моего отца Юрия, родилась я, а через год – мой брат Коля. Образцовой семья не была, были ссоры, алкоголь, драки.
В моей памяти картины: мы с Колей прячемся под столом, в дверном проеме угрожающая фигура отца, страшно.
Пустой дом, я одна на кровати, прорвало трубу, прячусь под одеялом, грызу луковицу. Мать в ванной смывает кровь с руки. Мать сидит на кровати, плачет, мы с Колей ее обнимаем. А потом в память врезается, как я падаю из окна второго этажа, кричу на земле, ко мне бегут врачи. Вот так, из-за недосмотра за нами, я оказываюсь в больнице, а на семью обращают внимание органы опеки.
В эти первые годы нашей с Колей жизни без матери много помогала ее старшая сестра Рая, часто забирала к себе, хотя у нее самой было трое детей. Но в тот год случилась еще одна беда, и опять на железной дороге. Муж Раисы попал под тепловоз, и прошел год, прежде чем он смог вставать. Законы тогда были более суровые, чем сейчас.
Нас с Колей забрали в детский дом, а Надежде и Юрию дали по два года колонии за тунеядство.
Тетя с детьми и с тяжелобольным мужем на руках не смогла нас забрать к себе, и нас с братом из больницы увезли по разным городам – меня в дошкольный детский дом во Владивосток, а Колю – в дом ребенка в Уссурийске. В сентябре того же года у родителей родилась еще одна дочь – Людмила, и ее тоже отправили в Дом ребенка. Усыновили нас три разные семьи.
«ЭТО ТВОЯ МАМА»
Кровная бабушка Акулина и мама Надежда, 1959 год, станция Облучье
Воспоминания о жизни до детского дома у меня остались, но никто мне не объяснял, что они означают, что со мной произошло. Проходит год в детском доме. Однажды меня за что-то наказали, я стою в углу. А потом подходит воспитатель, дает мне конфету и говорит: «Приходила твоя мама и сказала, что тебя зовут не Рита, а Марина». Я поделилась новостью с товарищами по группе, но они не верят и смеются.
Мама меня навещает, дарит куклу, дети ее ломают. Что так начинается усыновление, я не знаю, таких слов не говорится. Просто говорят, что это моя мама.
Как-то в весенний день в детский дом приезжает и папа. Папе предлагают погулять со мной во дворе. Так он со мной знакомится, и с этого дня мы постепенно становимся родными людьми. Папа не может спокойно смотреть на мой жалкий вид, худобу и доверчивость, прячет слезы. Так получилось, что в тот день мои новые мама и папа заехали в детский дом с кем-то из коллег из системы образования и управления детскими домами. Посмотрев на нас, родителям вдруг сказали: «А что тянуть, сейчас и забирайте». Отдали меня из детского дома «под расписку», в наше время это называется предварительная опека.
Воспитатели достали со шкафа и вручили мне на память куклу Наташу. Так мы и уехали, а усыновление дооформили позже.
С того дня у мамы сохранились мои детдомовские ботиночки и оранжевая байковая кофточка. На следующий день им нужно было идти на работу, папа договорился, чтобы меня приняли в садик, но неожиданно выпал снег, одежды и обуви по размеру в доме не было, мама надела мне свои перчатки, и папа нес меня в садик на руках. После обеда уже мама что-то для меня купила и переодела.
Помню я с тех времен не так много. Мне было тоскливо в детском саду, но работа преподавателя позволяла маме забирать меня пораньше.
Мама говорила, что я много плакала по всевозможным поводам. Например, из-за того, что у папы на тарелке картошки больше, чем у меня. А потом наоборот – потому что у меня больше, чем у папы.
1982 год, Марина в 7 лет в детском саду
Так я стала расти в семье преподавателей истории и английского. Сначала маме говорили, что я отстаю в развитии и впереди вероятна коррекционная школа, но эти проблемы постепенно решились. Помню, с какими рыданиями я училась читать и как потом распробовала это дело и уже не могла оторваться от книг. Помню, как папа мне читал стихи Есенина, а я говорила, какие нравятся мне. Самые запомнившиеся мне сказки на ночь от папы и папиной сестры – рассказ про восстание на броненосце «Потемкин» и увлекательный пересказ сюжета «Песни о вещем Олеге». Мама с моих первых дней дома записывала мои смешные и трогательные слова и фразы. Теперь их перечитываю и возвращаюсь в то время.
6 лет
– Мама, если ты погибнешь, я тоже умру. Я без тебя жить не буду.
– Мама, а папа меня не воспитывает.
– Почему?
– Потому что он меня никогда не ругает. Все время шутит и шутит, а воспитанием не занимается совершенно.
7 лет
– У нас в классе всех детей кто-нибудь бьет: или мама, или папа, а меня никто не бьет.
8 лет
– Папа меня воспитывает совершенно неправильно, но мне очень нравится.
Учительница начальных классов как-то на уроке комментировала ведение «дневников природы», «словариков» и помощь в этом родителей. «Вот у Марины мама очень хорошо все делает». А я руку поднимаю:
– А вы видели, какие у моей мамы красивые глаза?
Помню прогулки с папой по городу, с рассказами об истории. Помню, как однажды ожил купленный замороженный карась, и мы с папой в пакете отнесли его за город и выпустили в озеро.
А что же со всем тем, что было до детского дома? Ведь я многое помнила и не знала, что значат мои воспоминания. Про детский дом родители мне говорили, что это был круглосуточный детский сад, пока они были в длительной командировке. А на вопросы о странной семье, в которой я жила до этого, ответов не было. Я не помню, но мама говорит, что лет в 11 я обвинила их в том, что они сдали меня в детский дом. Могу представить, как им было горько это слышать. Но ответы не находились, и раз так, я, наверное, сама задвинула все это непонятное куда-то подальше от осознавания. Пока однажды все это «с грохотом» не вывалилось.
НАХОДКА
В 21 год я нашла дома письмо, в котором мамина подруга поддерживала ее в желании усыновить ребенка из детского дома, приводила историю их общих знакомых. И все бы ничего, если бы по дате письма не оказалось, что оно написано в месяц моего рождения. От мысли, что этим ребенком из детского дома могу быть я, волосы встали дыбом. Этого не может быть! Но, с другой стороны: а как еще объяснить это письмо? И тут же вспомнилось, что у меня нет детских фотографий до 5 лет, хотя папа с молодости много фотографировал.
Пришло в голову достать коллекцию открыток. До 80-го года никто в письмах не обращается ко мне, а с 80-го уже говорят о нас троих.
Три дня меня трясет, и я еду к маминой сестре. Она прекращает мои мучительные сомнения и подтверждает – да, ты из детского дома.
«Что ты рыдаешь? Могла там и остаться». На вопрос «А мальчик Коля, которого я помню, – мой брат?» – тетя отвечает утвердительно.
ТАЙНА УСЫНОВЛЕНИЯ ОТКРЫЛАСЬ
Итак, больше сомнений и неопределенности нет, и меня разрывают странные ощущения. С одной стороны, я почему-то чувствую острое счастье. С другой – я не могу поверить в реальность этих фактов, не могу это понять и принять. И это принятие и понимание занимает у меня долгие годы.
Как совместить, что я одновременно девушка «из хорошей семьи» и ребенок из семьи алкоголиков? Неужели это обо мне? Что я знаю об алкоголиках?
Что это опустившиеся люди, от которых лучше держаться подальше. Но это мои родители, я от них произошла! И что во мне от них?
Первая встреча с братом Николаем после раскрытия тайны усыновления, 1999 г.
Так я начинаю долгий-долгий и болезненный путь понимания и принятия и себя и своей кровной семьи. Сначала я узнала собственное имя, имя брата и родителей. Брата я нашла через 2 года. Законным образом я его найти не могла, но мне очень повезло, мне в госорганах пошли навстречу, и к его приемным родителям пришли из органов опеки с сообщением обо мне. За ними было решение – говорить ли про меня Коле. Я понимаю, как это может быть страшно – сказать и не знать, что будет дальше.
Не каждый усыновленный принимает раскрытие тайны во взрослом возрасте. Многие слышали истории о том, как после раскрытия тайны приемные дети обижаются на обман, разрывают отношения с приемными родителями.
Но родители Коли посчитали, что не вправе скрывать от него известия о сестре. И, к счастью, встретил он эту новость с радостью, сказал, что всегда подозревал, что он приемный.
Он приехал ко мне в гости, и так мое прошлое стало становиться все более живым и человечным. Я узнала, что значит быть внешне похожей, как бывают похожи родственники. Как чувствовать, что вы родные с вроде бы малознакомым человеком. Вот уже 20 лет мы общаемся, изредка приезжаем друг к другу в гости через всю страну. Наши семьи, дети тоже общаются.
В Интернете я познакомилась с приемными родителями, психологами, ведущими школ приемных родителей.
В 2004 году сама стала волонтером благотворительных проектов, развивающих семейное устройство, стала поддерживать сайт «Усыновление в Приморье» с фотографиями детей, которым искали семьи. И в 2005-м мы с мужем сами стали приемными родителями. К тому времени у нас уже рос сын Паша, а взяли в семью мы его ровесника Степу. С тех пор прошло 12 лет, мальчикам нашим по 16, и еще родилась дочка Наташа.
Я прошла путь многих приемных родителей, знаю теперь, что такое адаптация, депривация и прочие сложности.
Все время думаю, как же все это преодолевали мои родители, ведь тогда не было столько информации и поддержки, как есть у нашего поколения приемных родителей. Как говорит мама, ругали ее на родительских собраниях за мои поступки, и она не оправдывалась, что «она ни при чем, это все ребенок такой неправильный, с плохими генами».
Марина с мужем и детьми
КАК ВСЕ СОЕДИНИТЬ
За эти годы я определилась в взглядах на тайну усыновления. Она очень мешает и приемному ребенку в принятии себя и своей жизни, и приемным родителям в возможностях помочь ребенку.
Чтобы не было такого мучительного раскола, как у меня, лучше изначально говорить ребенку правду, создавать реальную картину его жизни.
Вопросов при этом множество, есть очень трудные, но это решаемо. Наш приемный сын также спрашивал, на кого он похож, почему его оставила мама, что будет в его жизни дальше, каким он должен и может быть. Те же вопросы не прекращаются у меня самой.
Многие ответы пришли в последний год. Я связалась через соцсети с родственниками со стороны отца, они рассказали часть трагической истории семьи. А летом я набралась сил и написала письмо сестре матери, Раисе Даниловне. И она мне позвонила, волновалась и переживала, просила прощения, звала приехать. Я приехала, и огромное им спасибо за теплый прием. Одно дело – знать о своей связи с кровной семьей, но не все усыновленные дети в своих поисках находят тепло и любовь. Я почувствовала себя частью семьи, с полным правом. Их история рода – она теперь и моя. Узнала я много и страшного, печального и, напротив, то, чем можно гордиться.
Мне ценно это все, целиком. Это все мое, и все мне важно. Я познакомилась с родными младшими братьями, с двоюродным братом и сестрами, с племянниками и племянницами.
Удивительно слушать рассказы о том, какой я была маленькой, какими людьми были мать и отец. Самым ценным подарком стали письма, которые мать писала бабушке. За строками чувствовалась личность, с ее сложными чувствами, с любовью к семье и с тяжелыми переживаниями. Нашлась там строчка и обо мне с сестрой – «потеряла я моих девчонок». Мать и отец умерли больше двадцати лет назад, но так я смогла представить, какими они были, и это мне невероятно важно.
«НЕБЛАГОДАРНЫЕ УСЫНОВЛЕННЫЕ»
На форумах для усыновителей я обратила внимание, что на сотни рассказов приемных родителей приходятся единицы рассказов самих приемных детей. То есть те, ради кого все это делается, редко говорят, что они об этом думают, что чувствуют и что хотели бы изменить. А если все-таки говорят, то нередко эти слова принимаются в штыки.
Одобрение есть, пока усыновленный говорит о благодарности приемным родителям.
Но когда заходит речь о желании найти кровных родителей, узнать собственное происхождение, начинаются советы вообще об этом не думать. Высказывания о неприятии самого усыновления, тайны усыновления, изменения имени и даты рождения вызывают бурю в обсуждениях и оскорбления усыновленного. Встречая такую реакцию, усыновленные решают держать свои чувства при себе, и круг замыкается.
10 лет назад я создала в живом журнале «Сообщество взрослых усыновленных», в надежде, что это будет место, где каждый приемный ребенок сможет высказаться о том, что его волнует, и это поможет обществу лучше понимать приемных детей. Там пишут те, кто знал об усыновлении с детства, и те, кто узнал очень поздно и тяжело это пережил. Те, кто против тайны, и те, кто оказался не готов к ее раскрытию. Собираем исследования и советы психологов – для самих приемных детей и для приемных родителей.
Судя по отзывам, такие рассказы важны и тем, и другим. Это делает людей в семье ближе, убирает непонимание и страхи.
Например, многие боятся, что интерес усыновленного к кровной семье означает, что он отвергает приемную семью, что ему там плохо и он ищет место, где будет лучше.
Но такой связи нет. Если с приемными родителями сложились теплые любящие отношения, то они такими останутся и при поисках ребенком этой части своей жизни.
Многих приемных родителей беспокоит – как и когда лучше говорить с ребенком об усыновлении. Большинство усыновленных отметили, что им очень помогало, когда приемные родители не ждали их вопросов, а сами поднимали эту тему, показывая этим, что это тема не запрещенная для обсуждения. И, конечно, важно, чтобы не было оскорбления кровных родителей. Какими бы они ни были, дети чувствуют кровных родителей частью себя, и оскорбления бьют по самому ребенку.
Непросто, но можно подобрать слова для описания большинства сложных ситуаций из жизни. Иногда самое честное – сказать: «Я не знаю, почему так произошло».
Кроме психологической поддержки и помощи в поисках информации о семье мы добиваемся и юридических изменений. В большинстве стран уже норма, что приемным детям либо изначально говорят об их происхождении, либо после совершеннолетия по запросу предоставляют информацию о родителях. В России пока с этим огромные проблемы. Существует закон, запрещающий разглашать тайну усыновления без согласия усыновителей, теоретически направленный на защиту прав детей.
На практике этот закон ущемляет интересы многих людей, которые хотят знать свою историю и историю своей семьи.
Д ля кого-то из усыновленных важна возможность установить отношения с братьями и сестрами, но пути к этому закон не предусматривает.
Сейчас, чтобы узнать правду о своем рождении, им приходится в суде добиваться выдачи такой информации, и часто безуспешно.
Мы просим , органах опеки и попечительства, архивах информацию об их кровных родственниках. Это не отменяет тайну усыновления от посторонних и помогает только тем, кто сам считает для себя необходимым знать правду
Мой муж еще до того, как мы стали жить вместе, знал о моем бесплодии. Примерно через две недели после начала нашей совместной жизни он сказал, что ни в коем случае никогда не упрекнет меня в том, что не смогла ему родить. Более того, он согласен на усыновление. Помню, тогда не восприняла всерьез слова об усыновлении. Они стали всего лишь подкреплением гарантии его отношения ко мне – он готов быть рядом, даже если у нас не будет детей. Именно так я и подумала.
Кто именно был инициатором принятия решения об усыновлении, мы разобраться так и не смогли. Это было красивое летнее солнечное утро. Мы шли на работу, и о чем-то болтали. Помню, что муж спросил: “Если все-таки мы возьмем ребенка, то какого пола?” – “Девочку” – ответила я. Потом мы придумали ей имя – ему больше понравилось Анна, а мне – Анютка, что в принципе одно и то же.
Так как мы не располагали никакой информацией об этой процедуре, я вышла в Интернет, чтобы узнать порядок усыновления и список необходимых документов, какие могут возникнуть препятствия, каких диагнозов можно не бояться. Почитала истории усыновлений, какие чувства испытывали будущие родители, берущие “готового” ребенка. К своему удивлению обнаружила, что усыновители – не всегда бесплодные пары. У некоторых есть дети от первых браков, у других – общие. Одна посетительница сайта усыновителей, молодая женщина, написала мне, что она не страдает бесплодием, родить еще успеет, а усыновила, потому что почувствовала в этом необходимость. Словами не объяснить, каждый приходит к этому решению своим путем. Более того, наслушавшись рассказов о родах, она и рожать уже не хочет – зачем, когда вот он ребенок – готовый и родной?! Не надо мучиться токсикозами и плакать от боли схваток.
Родители отреагировали на наше решение об усыновлении достойно: “Ребята, если вы так решили, значит, так тому и быть. Мы поможем” – сказал мой мудрый отец. Мама и сестра немного помолчали, ошарашенные таким известием, но потом быстро пришли в себя и завалили нас вопросами. На следующий день мама пришла из магазина с маленьким, на годовалую девчушку платьем, расшитым кружевами. В комплекте – забавные кружевные панталончики. “Я хотела себе кофту купить, но не смогла пройти мимо такой красоты” – объяснила она.
Каждый вечер перед сном я мысленно желала нашей виртуальной дочке спокойной ночи, “ты потерпи маленькая, мы скоро тебя заберем”. Было ощущение, что она уже родилась, лежит где-то в больничной палате и смотрит на казенную, выкрашенную в зеленый цвет стену. Ей механически меняют подгузники, перекладывают с места на место, не заглядывая в глаза. Мы купили набор – ведерко с лопаткой и куличками, поставили на самом видном месте. Дело оставалось за малым: собрать документы, пройти медкомиссию.
По закону в первую очередь нам надо было идти в отдел опеки, к специалисту по усыновлению, который, приняв от нас все необходимые документы, даст информацию о детках. Однако усыновители с опытом рекомендовали начать именно с больниц и домов ребенка. Что мы и сделали. Однако в патологии новорожденных (ОПН), куда сразу после роддома попадают отказники, девочек на тот момент не было. Нам порекомендовали обратиться в детское инфекционное отделение (ДИО), туда передают уже подросших деток из ОПН. На пороге ДИО внутренний голос молчал, сердечко не ёкнуло, и вообще зашли мы туда “мимоходом”, абсолютно случайно и без особого энтузиазма. В патологии новорожденных объяснили, что таких как мы, ищущих здоровую девочку, в Нижневартовске хватает, а девчушек на всех не наберешься.
Нас встретили достаточно тепло, но заведующая отделением Светлана Николаевна Яркова посетовала – нет “подходящей” девочки. Есть одна, но у нее ПЭП. И тут (спасибо Интеренету!) я изрекла фразу, поставившую в тупик моего мужа:
– Но ведь это еще не гипертензионный синдром! К тому же диагноз “перинатальная энцефалопатия”, как правило, снимается к году при хорошем уходе.
Светлана Николаевна взглянула на меня поверх очков:
– Вы врач?
– Нет, просто хорошо подготовилась и знаю, чего ожидать.
– Что же, идем, посмотрим. К тому не такая уж она плохая, даже симпатичная:
Конечно, я представляла ее не такой. Как каждый усыновитель. И к этому мы были готовы. Ей девять месяцев, сидит, только если поддерживать за руки. Как только руки отпускают, она смешно заваливается набок. Ничего типа: “Я увидела ее и поняла: вот мой ребенок!” со мной не произошло. Она улыбалась нам, с интересом разглядывала – наверное, потому что люди без белых халатов для нее в диковинку. Перед тем как уходить, я положила перед ней свою руку, она положила сверху свою и заглянула мне в глаза.
Из “инфекционки” мы шли молча. Каждый переваривал увиденное, вслушивался в свои мысли, ощущения. Я спросила:
– Как ты думаешь, это она?
– Да.
Наутро с уже оформившимся решением мы пришли в отдел опеки, знакомиться. Специалист по усыновлению явно не ожидала, что у нас будут все ответы на вопросы и пакет уже собранных документов – мы сделали все за две недели, даже не обращаясь за необходимыми бланками на прохождении медкомиссии, все было скачано из Интернета. От нее мы узнали, что вообще-то Анютки в Нижневартовске уже не должно быть – еще четыре месяца назад ее планировали отправить в Урайский дом ребенка. Поэтому ее никому не предлагали. Так что начни мы свой путь как положено, с опеки, нашу девочку бы не встретили.
Для того чтобы поскорее забрать Аню из больницы, мы решили пока оформить над ней опекунство. Задержка была вызвана тем, что необходимая для усыновления справка об отсутствии у нас судимости готовится в течение месяца. А для установления опеки такая справка не нужна. Специалист опеки при нас позвонила в ДИО и попросила обновить медзаключение Анюты. Ее четыре месяца назад уже смотрели все специалисты, но бумага эта готовилась для Дома ребенка, а для усыновления все должно быть пройдено заново. Придется подождать еще недельку.
В тот же день принялись бегать по магазинам, в которых торгуют детскими вещами, понимая, что когда заберем Анюту домой, будет не до этого. Муж с интересом наблюдал за моими покупками и извинялся: “Я в этом ничего не понимаю, поэтому посоветовать не смогу”. Бутылочки-пинетки-кофточки-ползунки весь день мелькали у меня перед глазами нескончаемой чередой, пока под вечер муж не взял меня за руку с вопросом: “Может, на сегодня хватит?”. У меня слегка закружилась голова, ого, да мы ведь не обедали!
Я знала, что мне не полагается оплачиваемый отпуск по уходу за Анютой. Он “светит” лишь тому, кто берет новорожденного. При этом дата освобождения от работы должна соответствовать дате решения суда об усыновлении, а период освобождения не может превышать семидесяти дней со дня рождения ребенка (фактического или измененного по решению суда) либо ста десяти дней при одновременном усыновлении двух или более детей. Пришлось с работы уволиться.
Коллектив был великолепный, сотрудники преимущественно молодые, почти все семейные. Я сказала им правду о своем решении. И нисколько об этом не пожалела, поддержка, которую они оказали, дорогого стоит. Вот только шеф отпускать не хотел. Он даже готов был дать денег на мое лечение, но мы, искренне поблагодарив, отказались. Не согласилась я и на работу по договору – все свое время хотела посвятить дочери. Она и так слишком долго нас ждала.
Каждый день мы навещали Анюту, приносили с собой фотоаппарат, много снимали. Напечатали фотографии, раздали своим родителям, чтобы те привыкали к внучке, пока ей готовят медзаключение для усыновления. В своей маленькой однокомнатной квартире сделали перестановку. Я тоже честно, почти что наравне с мужем, “тягала” тяжелую мебель.
Надо сказать, что не все люди из нашего окружения восприняли идею с усыновлением нормально. Если честно, то мне вообще непонятно – почему к усыновлению многие относятся с предубеждением? Миф номер один: они там все больные. Неправда: есть и относительно здоровые, к тому же в нашем регионе абсолютно здоровыми рождаются единицы. Сразу после роддома, в отделении патологии новорожденных ребенка обследуют вдоль и поперек, будущих родителей предупреждают обо всех имеющихся и возможных заболеваниях. Специалисты говорят, что зачастую имеет место гипердиагностика, когда младенца чуть ли не под микроскопом разглядывают. Неизлечимо больных детей российским усыновителям не предлагают. Как правило, с ними имеют дело иностранные усыновители.
Миф номер два: генетически ребенок может унаследовать от биологических родителей склонность к воровству, лжи, проституции и другим малоприятным занятиям. Вероятно, это может быть отговоркой людей, не сумевших достойно воспитать ребенка. Куда проще все свалить на дурную наследственность, при этом вспомнить, например, двоюродного дядю вашего папы, который пошел “не той дорожкой”. В каждой семье найдется такая “паршивая овца”, на гены которой можно списать все огрехи в воспитании.
Иногда в семье порядочных людей вырастает такой монстр, что диву даешься – за что этим милым людям такое наказание? И наоборот – в семье алкоголиков растет настоящее Солнышко, которое любит родителей, жалеет их. А когда вырастает, создает крепкую семью и окружает своих детей заботой и вниманием, помня, как горько жилось самому в детстве.
Миф номер три: вряд ли можно полюбить чужого ребенка. Наше убеждение: любовь не зависит от группы крови и степени родства. Я люблю своего мужа, он мне родной, хотя не знала его первые двадцать пять лет своей жизни. Мне думается, что наш ребенок по неисповедимому Божьему промыслу родился не у тех людей.
За всеми приготовлениями я и думать забыла о своем желании забеременеть, более того, оно стало казаться каким-то нелепым. За два дня до того, как забирать Анечку из больницы я взглянула на календарь и увидела, что у меня задержка уже на целых пять дней. Ну да, такой стресс! Я ведь и по ночам толком спать не могла, так мне хотелось, чтобы дочка оказалась поскорее дома. Низ живота особенно после резкого вставания сильно тянуло – что же это значит? На всякий случай муж сходил за тестами на беременность. До утра ждать терпения не хватило, поэтому я тут же удалилась в ванную.
С какими мыслями я делала тест? Честно? “Только бы не оно! Ведь сейчас совсем некстати… Да, собственно, о чем это я? Это же НЕВОЗМОЖНО!” На тесте медленно стала проступать вторая полоска, свидетельствующая о беременности: “Нет-нет, этого не может быть, эта вторая полоска мне просто кажется!” В банку опустился второй тест. На нем вторая полоска появилась быстрее, и была ярче… “Издевательство какое-то! Как может быть то, чего не может быть?!”
Из-за помутнения рассудка я не помню, как я вышла из ванной, что при этом сказала. А муж почему-то не отнесся к тестам серьезно. Успокаивал меня, плачущую, говорил, что еще ничего наверняка неизвестно, что Анечку мы точно заберем. Именно это мне и нужно было услышать. Родители отреагировали на новость радостно: “Внуки оптом! Это ли не счастье?!”
Я, конечно, слышала истории о том, что нередко бесплодные супруги, усыновив, производили потом дитя на свет. В старинных русских книгах есть даже “рецепт”: “В какой семье сиротка к сердцу прилепится, там чадо родится”. Это мне на сайте усыновителей сообщили. Но мы же все здравомыслящие люди, в сказки не верим, как же такое возможно?
Как драгоценное сокровище мы везли домой на такси нашу Аню. Первые несколько минут она пыталась уследить за стремительно меняющимися за окном автомобиля картинками, а потом уснула. Заведующая отделением заботливо передала нам пачку детского питания, к которому привыкла Анечка. А потом начались будни. Мы очень переживали по поводу того, что Анюта не хотела есть ничего, кроме йогурта и молочной смеси в бутылочке, при виде маленькой ложки она прятала личико. Но постепенно все пришло в норму. Тяжело было первый месяц, потому что мне все время хотелось спать.
Я сообщила бывшим коллегам свои радостные новости, они очень тепло меня поздравили и прислали в подарок довольно большую сумму денег – этого я, конечно, не ожидала.
Через несколько дней пребывания дома Аня стала самостоятельно сидеть, через пару недель поползла, в 11 месяцев начала вставать. В год и два месяца, аккурат на 8 марта (мне в подарок!), она пошла, по этому поводу я пролила несколько счастливых слез. Она оказалась такой умничкой, все схватывает на лету. Нам кажется, что у нее явный музыкальный талант – она напевает мелодии, и мы их узнаем. Когда я подхватываю ее песню, очень радуется. Стоит мне начать ее отчитывать за то, что она нашкодила, делает хитрые глазки, улыбается, подходит и целует меня. И как после этого проводить воспитательную работу?! Наверное, если бы у нас была только Анечка, мы вырастили бы ее очень избалованной, потому что она всеобщая любимица. Деды-бабы в ней души не чают, и разрешают ей абсолютно все, включая дикие игры с дорогими сотовыми телефонами.
Реакция на наш поступок со стороны знакомых была очень разной. Одни говорили, что нам надо памятник ставить, им мы отвечали, что не считаем героями людей, которые воспитывают своих детей. Я уже выше сказала, что Бог распорядился так, что нашу Аню родила чужая женщина. А соседка моих родителей, увидев меня с коляской, спросила, как же этот ребенок может быть моим, если она не видела меня с животом? Я решила не скрывать, сказала, что усыновили. Она, охнув, поинтересовалась, отчего же я сама не рожу. Рожу, говорю, я нынче на третьем месяце. Тогда она спросила, все ли мы бумаги уже оформили. Не поняв, к чему она клонит, отвечаю, что нет пока. “Так может, не поздно еще обратно отдать? Примут или нет?” – кивнула она в сторону коляски.
Недавно нашей Анюте исполнилось два года, в данный момент она в детском саду. Я за компьютером одной рукой пишу эти строки, а другой рукой держу маленькую Ксюшку, ей семь месяцев. Мы очень отчетливо чувствуем поддержку свыше. Поскольку когда были в начале пути, и представить не могли, куда это все нас приведет – у мужа совсем небольшая зарплата, я уволилась, жили мы в однокомнатной квартирке. Сейчас все очень изменилось: муж сменил работу и получает нормальную зарплату, нам удалось улучшить свои жилищные условия, живем мы теперь в просторной четырехкомнатной квартире. И всем, кто хоть раз задумывался о возможности усыновления, мы можем сказать: не бойтесь. Это, безусловно, не совсем легко, но оно того стоит! Если есть возможность, зайдите на сайт www.7ya.ru почитайте другие истории усыновления.
P.S. Не так давно я прочитала несколько заметок об усыновлении, в одной из них, в частности, значилось: “… она, имея семерых своих детей, усыновила троих чужих…” Раньше, наверное, сама не обратила бы внимания, а сейчас эта строка резанула глаз. Будьте милосердны, не называйте наших детей чужими.
И еще: когда ваш ребенок спрашивает, откуда он появился, помимо классической версии об аисте, капусте и других чудесных вещах, не поленитесь, расскажите ему, что бывают и усыновленные дети, и что это не из ряда вон, это НОРМАЛЬНО.
Я всегда знала, что в семье не может быть одного ребенка. Знала, и все. А жизнь помогла мне утвердиться в этом мнении. Моя дочь в 4 года перенесла рак, и хотя мы его победили, я только укрепилась во мнении, что детей в семье должно быть много. Нет, не на замену, а чтобы не сойти с ума и продолжать жить ради кого-то.
Важный звонок
Это давняя история. Я жила одна с дочкой и мечтала усыновить маленького человека, но как-то все время находились другие важные дела. И тут поздней осенью позвонила близкая подруга и сказала, что я могу ее поздравить: у нее теперь два ребенка, второй - это сын. Зовут Тимур и ему 6 месяцев. Если бы я вчера не видела Ольгу в кофейне, то подумала бы, что сошла с ума. И тут меня осенило: она сделала это! Почему она смогла, а я до сих пор нет, когда будет «тот день»? Я тут же погуглила телефоны органов опеки по району, и организация оказалась в трех шагах от моего дома. Чем не знак судьбы? Уже на следующий день я была на приеме, и самым сложным оказалось ответить на вопрос: «А почему вы хотите взять ребенка?». Если бы я только знала, сколько раз мне будут задавать этот вопрос разные люди. Теперь я знаю ответ: я хотела себе и кому-то еще сделать хорошо.
Так много бумаг…
Да, бумаг оформлять, действительно нужно много, но не верьте тому, кто говорит, что это очень сложно. Да, бывают неадекватные сотрудники опеки, но нам такие люди встречаются на каждом шагу. Итак, схема: сначала нужно сделать запрос в специальные органы о судимости - справка делается около месяца (говорят, что сейчас этот процесс упростили), и идете на занятия в школу приемных родителей (ШПР) - она есть в каждом районе, и занятия там бесплатны. Параллельно ходите в поликлинику и по диспансерам, сдаете анализы - вам выдадут специальную бумажку - «бегунок». На все это уходит от силы месяц, поверьте.
Одиноким детей не дают
Это откровенная ложь. Зачем ее распространяют - не знаю. Еще как дают! У меня даже собственности не было: я жила в квартире, но прописана была не там и судилась с жилищником о документе, - я хотела иметь свидетельство о собственности на жилье. Я очень боялась, что из-за этого мне не дадут малыша. А в квартире, в которой я жила, происходил социальный ремонт, и накануне визита комиссии из органов опеки и органов Роспотребнадзора , которая должна была проверить, где и как ребенок будет жить, у меня на кухне слетела вся плитка. Выглядело это ужасно, я выдала разруху за ремонт. И подписав все документы о здоровье у главврача, отдав справку о несудимости и жилусловиях, стала ждать заключения. Заключения о том, что я могу быть опекуном. Ах, да, к этим документам прилагалось заявление моей 14-летней дочери, что она не против, что я хочу взять ребенка. Больше об этой моей авантюре никто не знал.
Не надо искать, он сам придет
Я сразу же позвонила в дом ребенка, как сейчас помню, это было 30 декабря, и мне сказали, что нет, никто не взял этого мальчика. Я тут же отправила им по факсу заключение о том, что могу быть родителем, и 2 января стояла с пакетом памперсов под дверями дома ребенка (как я туда добиралась, вам лучше не знать). В 8 утра меня встретила социальный работник и начала зачитывать медицинскую карту Максюши, чем еще, кроме сердца, болен или возможно болен мой будущий сын. У него было подозрение на туберкулез (мама кормила его в роддоме, хотя у нее была открытая форма этого заболевания) и грыжа пахово-мошоночная. И в свои 1 год 6 месяцев он, естественно, не говорил ни слова и, как мне сказали даже не гулил. В общем, отставал в психическом развитии. С каждым их словом мне казалось, что я умираю… А пути обратно нет. Как я могу развернуться и уйти? И тут на лестнице раздались шаги, социальный работник привела мне мальчика. На нем был очень милый костюмчик и шапка с бунбоном больше его головы. Максим сразу протянул мне ручонку, теплую, влажную. Мне разрешили взять его на руки и тут же спросили: ну что, мамочка, берете?.. Прозвучало как на базаре, словно картошку выбираю. Малыш все это время радостно прыгал у меня на коленях. Я посмотрела в его глазищи и спросила: «Ну, что, Макс, поедешь в Москву, жить с нами?», не ожидая, конечно, ответа. Малыш замер, пристально посмотрел мне в глаза и совершенно четко сказал: «Да! Да-да-да!».. И эти люди мне говорили, что он даже не гулит! Я подписала все бумаги не раздумывая. И понимая, что Нового года малышу дома не видать, молила их об одном: закончить оформление побыстрее, чтоб Максимка мог встретить дома Рождество.
Рождественское чудо
Я каждый день звонила в дом малютки и департамент образования города, но меня просили подождать. 6 января утром я проснулась с чувством, что хватит звонить, набрала подругу, взяла дочь, детские вещи, и мы поехали на машине за моим сыном. Безумный страх, что его заберет кто-то кроме меня, сводил с ума. Подруга-доктор цинично успокаивала: кому он нужен, с тремя пороками сердца, туберкулезом и грыжей и исковерканной грудной клеткой? Только тебе. От этого становилось легче. Мы приехали к закрытым дверям департамента… Но тут кто-то вышел из припаркованной машины, и это оказалась та самая злая тетя, которая отдавала сына, как картошку. «Не выдержали-таки. Ну Бог с вами, сегодня Рождество. Берите документы и за ним в дом малютки, я позвоню, не забудьте в понедельник отдать папку с делом органам опеки в Москве. Хотя это и не по правилам…»
Я сняла с него, с моего малыша (он не выглядел на полуторогодовалого, от силы 9 месяцев, только-только начал шатко ходить), детдомовские вещи в одно мгновение, нарядив во все новое и то, что дали друзья, и вынесла на улицу. Помню, как сын прижался ко мне и зажмурился от яркости снега. По дороге нас остановил патруль: впопыхах мы забыли про кресло, да и не факт, что Макс сидел бы в нем. Всю дорогу он проехал у меня на руках, и только подъезжая к Москве, я положила его на плед на сиденье, и он, закрыв глаза, стал отчаянно укачивать себя головой. Так, как убаюкивают себя все детишки в детдоме. Я аккуратно обхватила его голову руками, и он постепенно затих. А ровно в полночь мы остановились у подъезда моего дома. Максим так и не проснулся до утра и спал улыбаясь, как будто знал, что произошло чудо и теперь у него большая семья: мама, сестра, бабушка, прабабушка и прадедушка… А через полгода у нас появился еще и папа. Вот такие чудеса.
P. S. Прошло много лет, сын учится в третьем классе, он знает, что он приемный, но рад, что мы его нашли и так любим.