(1897—1937) и (1903—1942). Отец Фёдор мечтает о собственном свечном заводе, который, по его мнению, позволит ему получать стабильный доход (ч. 1 гл. 3):
"Мечтал отец Востриков о собственном свечном заводе . Терзаемый видением больших заводских барабанов, наматывающих толстые восковые канаты, отец Федор изобретал различные проекты, осуществление которых должно было доставить ему основной и оборотный капиталы для покупки давно присмотренного в Самаре заводика.
Идеи осеняли отца Федора неожиданно, и он сейчас же принимался за работу. Отец Федор вдруг начинал варить мраморное стирочное мыло; наваривал его пуды, но хотя мыло, по его уверению, заключало в себе огромный процент жиров, оно не мылилось и вдобавок стоило втрое дороже, чем "плугимолотовское". Мыло долго потом мокло и разлагалось в сенях, так что Катерина Александровна, проходя мимо него, даже всплакивала. А еще потом мыло выбрасывали в выгребную яму.
Прочитав в каком-то животноводческом журнале, что мясо кроликов нежно, как у цыпленка, что плодятся они во множестве и что разведение их может принести рачительному хозяину немалые барыши, отец Федор немедленно обзавелся полдюжиной производителей, и уже через пять месяцев собака Нерка, испуганная неимоверным количеством ушастых существ, заполнивших двор и дом, сбежала неизвестно куда. Проклятые обыватели города N оказались чрезвычайно консервативными и с редким для неорганизованной массы единодушием не покупали у Вострикова ни одного кролика. Тогда отец Федор, переговорив с попадьей, решил украсить свое меню кроликами, мясо которых превосходит по вкусу мясо цыплят. Из кроликов приготовляли: жаркое, битки, пожарские котлеты. Кроликов варили в супе, подавали к ужину в холодном виде и запекали в бабки. Это не привело ни к чему. Отец Федор подсчитал, что при переходе исключительно на кроличий паек семья сможет съесть за месяц не больше 40 животных, в то время как ежемесячный приплод составляет 90 штук, причем число это с каждым месяцем будет увеличиваться в геометрической прогрессии.
Тогда Востриковы решили давать вкусные домашние обеды. Отец Федор весь вечер при лампе писал химическим карандашом на аккуратно нарезанных листках арифметической бумаги объявления о даче вкусных домашних обедов, приготовляемых исключительно на свежем коровьем масле. Объявление начиналось словами: "Дешево и вкусно". Попадья наполнила эмалированную мисочку мучным клейстером, и отец Федор поздним вечером налепил объявления на всех телеграфных столбах и поблизости советских учреждений.
Новая затея имела большой успех. В первый же день явилось 7 человек, в том числе делопроизводитель военкомата Бендин и заведующий подотделом благоустройства Козлов, тщанием которого недавно был снесен единственный в городе памятник старины, триумфальная арка елисаветинских времен, мешавшая, по его словам, уличному движению. Всем им обед очень понравился. На другой день явилось 14 человек. С кроликов не успевали сдирать шкурки. Целую неделю дело шло великолепно, и отец Федор уже подумывал об открытии небольшого скорняжного производства, без мотора, когда произошел совершенно непредвиденный случай.
Кооператив "Плуг и молот", который был уже заперт три недели по случаю переучета товаров, открылся, и работники прилавка, пыхтя от усилий, выкатили на задний двор, общий с двором отца Федора, бочку гнилой капусты, которую и свалили в выгребную яму. Привлеченные пикантным запахом, кролики сбежались к яме, и уже на другое утро среди нежных грызунов начался мор. Свирепствовал он всего только три часа, но уложил всех 240 производителей и весь не поддающийся учету приплод."
Вне всяких сомнений, «Двенадцать стульев» Гайдая фильм прекрасный, хоть по каким меркам. Но после картины Захарова я воспринимаю его по-другому, невольно сравниваю эти два варианта и прихожу к выводу, что версия Гайдая во многом уступает захаровской. И вовсе не потому, что последнюю я посмотрела раньше. Как раз напротив первей я увидела некоторые отрывки из ленты Леонида Иовича и подумала: ну что, прикольная комедия Однако, прочитав роман, я поняла, что «Двенадцать стульев» не столько прикольная(читай эксцентрическая) комедия, сколько ироническая трагикомическая сатира. Опасно смотреть фильм Гайдая, не читая саму книгу у зрителя может сложиться принципиально неверное представление об этом произведении(что я неоднократно замечала в Сети).
Итак. Остап Бендер. Безусловно, по типажу Гомиашвили подходит высокий широкоплечий брюнет, а что грузин ну, папа был турецкоподданным, так почему бы маме не быть грузинкой. Но образ неглубокий, что и сам актёр признавал. А, между прочим, он хотел его побольше раскрыть, да Гайдай не позволил. Неубедителен он в этой роли. Иронии, цинизма, романтизма всего дефицит. Нет, такому комбинатору я определённо не отдала бы ключ от квартиры, где деньги лежат.
Киса-Филиппов. Та же история. Внешне в яблочко: высокий, худощавый, с усами, пусть и не вполне горизонтальными(хотя на Милюкова, как у Ильфа с Петровым, не похож). Но образ опять же поверхностный. В книге отец русской демократии прежде всего не комичен, а страшен. Страшен в первую очередь тем, что может сблизиться с человеком ради денег и ради денег же его и убить. А здесь у зрителя хиханьки да хаханьки сплошные. И потом, по роману Воробьянинов меняется точнее, деградирует, а здесь он статичен.
Отец Фёдор. И снова хочется процитировать Станиславского «не верю!» Ну не удался Пуговкину образ одержимого наживой священнослужителя. Пришедши к Брунсу, он отнюдь не «измучен длительными странствиями». Наверное, сам актёр был добрым человеком. Это, конечно, положительно, но удавались же другим таким артистам роли неприятных личностей! Ему увы, нет. А ведь Фёдор Востриков не безобидный батюшка-мечтатель, а зловредный попяра, вследствие многих обстоятельств превратившийся из надменного и высокомерного в обезумевшего и жалкого.
Тёща. Образ тоже не пошёл совершенно(пусть он и колоритен донельзя, но практически не соответствует книжному описанию). Но вот что хорошо, так это зычный, как в романе, бас. У Пельтцер такого не было. «Эполет!..»
Альхен Шпигеля. Больно уж неестестенное у него смущение. Но удачно показано то, что при «своих» он не стесняется, а перед вышестоящими лебезит. Очень типично.
Елена Станиславовна Боур. Судя по всему, она должна была быть ровесницей Воробьянинову. Тому было 50 с хвостиком, хоть он и назывался «стариком»(в представлении некоторых старость чуть не с 30 лет, но мы их в расчёт не берём), Богдановой-Чесноковой же явно больше. Кроме того, по ней не скажешь(как по Орловой), что во время оно она и впрямь была «к поцелуям зовущей».
Полесов В. М. Самый неудачный образ в картине. И я даже не буду прибавлять «на мой взгляд», ибо это факт. Кто такой этот Полесов, откуда он взялся и какого чёрта там делает загадка. У Гайдая он всего лишь связующее звено между Кисой и его старой знакомой, в то время как у Ильфа&Петрова и Захарова колоритнейшая личность. И ещё: почему его играл такой возрастной актёр, как Горлов? В книге возраст слесаря-интеллигента прямо не указывался, но по работоспособности можно догадаться, что ему лет 30-40. Не 60 же!
Эллочка Щукина. Ну что ж, в сущности неплохо. Но опять же, нет глубины образа. В книге и у Захарова же она была не просто барышней с лексиконом из 30ти слов, а изо всех сил стремилась превзойти «Вандербильдиху». К тому же у этой героини была лишь одна примета «она была красива», Воробьёва же скорее просто миловидна.
Мадам Грицацуева. Вне всяких сомнений, у подавляющего большинства данный персонаж ассоциируется именно с Крачковской. Но назвать её «мечтой поэта» язык не повернётся. Да, этот эпитет носит оттенок лёгкой иронии, но ведь он и впрямь должен означать некоторую романтичность. Крачковская же чересчур комична.
Кислярский. Ну не закатывал в оригинале сей персонаж истерик, и в обморок не грохался. Слишком много эксцентрики в образе.
Ясулович достойная альтернатива Абдулову(хотя вполне можно было бы обойтись и без эротизма излишнего), Этуш относительно достойная альтернатива Светину(плюс в том, что у Гайдая присутствовало шедевральное изречение «Мусик, где гусик?», коего у Захарова не было). В роли Мусика же Гребешкова даже удачнее, чем Соколова.
Монтёр Мечников и одноглазый гроссмейстер исключительно яркие персонажи. Ну так это ж Вицин и Крамаров. Более того, в захаровской версии эти актёры воплотили куда более запоминающиеся образы.
В данной экранизации отсутствуют некоторые герои, как то: Фима Собак и Безенчук. Но Фима Собак-то ладно, бог с ней. Но что за фильм без такой фигуры, как гробовых дел мастер?!..
Многочисленные отступления от книги, начиная от мелочей, вроде того, что носков на комбинаторе не было, и заканчивая такими немаловажными моментами, как то, что в театре «Колумб» не «Ревизор» показывали, а «Женитьбу», попугай заговорил лишь единожды, а о судьбе последнего стула Киса узнал несколько иначе. Ладно, признаем, что всё это тонкие режиссёрские находки.
Но главная-то ошибка Гайдая была в том, что он снимал «Стулья» так, словно это «Операция Ы» или «Бриллиантовая рука» какая. Прекрасные фильмы, но «Двенадцать стульев» жанр несколько другой. Я, конечно, не знаю, что сказали бы сами авторы книги об этой экранизации, но просто уверена, что бесконечные погони(очень утомляют, кстати) и традиционные гайдаевские штучки они бы не оценили.
А уж финал, по-моему, вообще не выдерживает критики.
Справедливости ради всё же замечу, что некоторые эпизоды картины ничем не уступают их аналогам в захаровской версии, а порой даже превосходят: парикмахерские процедуры, которые Остап производил с Кисой, песня старушек, надпись «ноги» на одеяле В этом плане лента Гайдая, можно даже сказать, дополняет ленту Захарова. Однако в целом же, на мой взгляд, вариант Леонида Иовича изрядно проигрывает более поздней экранизации.
, Евгений Петров
Михаил Пуговкин
Ролан Быков
Дом Делуиз
Борис Раев
Юрий Гальцев
История персонажа
Первая версия романа «Двенадцать стульев», опубликованная в журнале «Тридцать дней » (1928), отличалась от его последующих редакций. Готовя книжное издание произведения, Ильф и Петров внесли серьёзные коррективы в текст, переработали отдельные главы и эпизоды. По словам литературного критика Бориса Галанова писатели избавились от многочисленных «мелких, осколочных, пустяковых» подробностей, присутствовавших в изначальном варианте, и одновременно насытили книгу по-настоящему яркими деталями. Исправления коснулись и одного из самых заметных персонажей романа - отца Фёдора Вострикова. Если в «Тридцати днях» конкурент Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова выглядел «чисто водевильным » героем, точно сошедшим со страниц ранних комических миниатюр Ильфа и Петрова, то в более поздних редакциях авторы добавили ему «новых красок» .
Согласно первой версии предпринимательский пыл отца Фёдора не ограничивался разведением кроликов и созданием «мраморного стирочного мыла»; в перечень проектов Вострикова по скорейшему обогащению входила также собака Нерка, купленная им «за 40 рублей на Миусском рынке». Она должна была приносить регулярный элитный приплод от жениха-медалиста, однако на пути к грядущему богатству встал «одноглазый, известный всей улице своей порочностью пёс Марсик» .
Второе приключение в том, что я купил зонтик…
Поставил в уголок зонтик и вышел, забыв про него.
Через полчаса спохватился, иду и не нахожу: унесли
Воскресенье, завтра закрыты лавки, если и завтра дождь,
то что со мной будет. Пошёл и купил, и кажется,
подлейший, шёлковый, за 14 марок (по нашему до 6 руб.).
Из письма Ф. М. Достоевского к женеДа! Совсем было позабыл рассказать тебе про
странный случай, происшедший со мной сегодня.
Любуясь тихим Доном, стоял я у моста. Тут
поднялся ветер и унёс в реку картузик брата твоего
булочника. Пришлось пойти на новый расход: купил
английский кепи за 2 р. 50 к .
Из письма отца Фёдора к Катерине Александровне
Рецензии и полемика
В одной из первых значительных рецензий на роман, появившейся в «Литературной газете » летом 1929 года, говорилось о том, что Ильфу и Петрову удалось совместить в своём произведении иронию, такт и насмешку. Автор публикации Анатолий Тарасенков отозвался о «Двенадцати стульях» в целом одобрительно и рекомендовал их для дальнейших изданий. Единственное, что показалось критику лишним, - это сюжетная линия, связанная с отцом Фёдором: она, по мнению Тарасенкова, была «чисто искусственно прилеплена к основному сюжету романа и сделана слабо» .
Дискуссия вокруг этого персонажа продолжилась и спустя десятилетия. Если Бенедикт Сарнов считал, что имитация стиля классика, присутствующая в письмах отца Фёдора к жене Катерине Александровне, является оправданной, особенно с учётом того, что Фёдор Михайлович и сам порой прибегал «к такому же пародированию чужих текстов», то литературовед Людмила Сараскина в ответ назвала Ильфа и Петрова «новыми растиньяками », нанёсшими «удар „по вершинным точкам“ Достоевского» .
Характер и судьба
Отцу Фёдору не повезло не только с критиками - его романная участь также оказалась «не только комичной, но и трагичной». Ни один из придуманных им способов обогащения не обернулся успехом, в том числе и погоня за сокровищами Клавдии Ивановны Петуховой. Сначала незадачливый «охотник за бриллиантами» стал жертвой манипуляций заведующего архивом Варфоломея Коробейникова; затем, держа в руках ордер на гарнитур генеральши Поповой, Востриков в поисках бесполезной мебели скитался по стране; приобретя, наконец, стулья и не обнаружив в них клада, он остался в полном одиночестве «за пять тысяч километров от дома, с двадцатью рублями в кармане» .
Диапазон мнений об отце Фёдоре достаточно велик. Борис Галанов увидел в персонаже «стяжателя», которым Востриков оставался «на всех этапах своей духовной и гражданской карьеры» . С ним согласна литературовед Ванда Супа (польск. Wanda Supa ), считающая, что образ этого персонажа несёт в себе черты корыстолюбивых мольеровских героев . К числу защитников Вострикова относится Яков Лурье - по его мнению, отец Фёдор «наивен и добродушен», а его трагическая судьба сродни истории Паниковского из романа «Золотой телёнок » - героев объединяет не только печальный финал, но и «тема бунта маленького человека », восходящая опять-таки к Достоевскому .
Маршрут героя
Дочь Ильи Ильфа - Александра Ильинична - в статье «Муза дальних странствий» прослеживает маршруты «охотников за бриллиантами», отмечая, что в отдельных точках они у конкурентов совпадают, затем расходятся и полностью совмещаются ближе к завершению романа. Маршрут отца Фёдора включает не менее десяти ключевых точек: уездный город N → Старгород → Харьков → Ростов-на-Дону → Баку → Зелёный Мыс → Махинджаури → Батум → Тифлис → Крестовый перевал → Дарьяльское ущелье .
О своих путевых впечатлениях герой рассказывает в письмах, в каждом из которых присутствует неизменная тема: «Брунса здесь уже нет». В письме, отправленном из Харькова, Востриков просит жену забрать долг у зятя 50 рублей и выслать их в Ростов. С донских берегов отец Фёдор оповещает Катерину Александровну об «ужасной дороговизне» и предлагает ей готовиться к новым расходам: на сей раз нужно продать «диагоналевый студенческий мундир». О Баку путешественник рассказывает как о большом городе, который «живописно омывается Каспийским морем », и тут же добавляет, что добраться до Брунса, живущего теперь на Зелёном Мысу, не может из-за отсутствия денег: «Вышли 20 сюда телеграфом». Затем письма сменяются телеграммами: отец Фёдор срочно просит матушку продать что угодно и отправить 230 рублей на приобретение «найденного товара»; та, в свою очередь, откликается отчаянной депешей: «Продала всё осталась без одной копейки… Катя» .
Киновоплощения
В разные годы роль отца Фёдора исполняли Рэм Лебедев , Михаил Пуговкин , Ролан Быков , Дом Делуиз и другие актёры. Среди многочисленных экранизаций романа литератор Борис Рогинский отдельно выделил киноверсию Леонида Гайдая , в которой интерьер жилища Востриковых напоминает убранство музея Фёдора Достоевского :
А ещё Ильф и Петров иногда подписывались псевдонимом - Ф. Толстоевский. Их маленькое озорство превратилось у Гайдая в большое хулиганство. Впрочем, как и у них, совершенно беззлобное и довольно надёжно скрытое .
Отец Фёдор в трактовке Пуговкина - отнюдь не негодяй. Его герой, попав в ситуацию искушения, не может не воспользоваться подвернувшимся случаем; он искренне верит, что сокровища мадам Петуховой теперь никому не принадлежат и обрести их сможет тот, кто окажется ловчее и проворнее. Однако путь к бриллиантам оказывается настолько тернистым, что персонаж Пуговкина не в состоянии долго сохранять изначальное благодушие - он «сначала как бы разогревается, затем плавится, доходит до красного каления, пока не взрывается и не погибает под страшным прессом рухнувшей надежды» .
- 1962 - Двенадцать стульев (Куба) (Рене Санчес)
- 1966 - 12 стульев (Рэм Лебедев)
- 1970 - Двенадцать стульев (США) (Дом Делуиз)
- 1971 - 12 стульев (Михаил Пуговкин)
- 1976 - 12 стульев (Ролан Быков)
- 2004 - Двенадцать стульев (ФРГ) (Борис Раев)
- 2005 - Двенадцать стульев (Юрий Гальцев)
Памятник отцу Фёдору
В 2001 году в Харькове был поставлен памятник Фёдору Вострикову. Романный персонаж внешне похож на исполнителя роли отца Фёдора в гайдаевской картине Михаила Пуговкина - это путешественник, держащий в руках чайник и письмо Катерине Александровне. Надпись, высеченная на постаменте, представляет собой фрагмент эпистолярного рассказа героя об очередной точке в его долгом маршруте: «Харьков - город шумный, центр Украинской республики . После провинции кажется, будто за границу попал».
Примечания
- Илья Ильф, Евгений Петров. Двенадцать стульев . - М. : Вагриус , 2000. - 464 с. - ISBN 5-264-00504-4 .
- , с. 10.
Знаменитый роман «Двенадцать стульев» экранизировался не раз. Это произведение на редкость богато крылатыми фразами.
Почем у вас огурцы солёные? - Пятак! - Ну, хорошо, дайте, два! (Киса Воробьянинов)
Это май-баловник, это май-чародей веет свежим своим опахалом! (Киса Воробьянинов)
В толпе внезапно послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил эту фразу. Все заржали. Ободрённый приемом, Гаврилин, сам не понимая почему, вдруг заговорил о международном положении.
У источника не могу. От источника у меня начались видения. (Монтёр Мечников)
«Нимфа», туды ее в качель, разве товар даёт? (Безенчук)
А ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?! (Остап Бендер)
Я отдам колбасу! Снимите меня! (Отец Фёдор)
Туды его в качель. (Безенчук)
Берегите пенсне, Киса - сейчас начнётся! (Остап Бендер)
Гениальная цитата из фильма «12 стульев»: Товарищи! Смотрите все! Любителя бьют!
Такую капусту грешно есть помимо водки.
Вам мат, товарищ гроссмейстер.
Статистика знает всё.
Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице. (Остап Бендер)
Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон. (Монтёр Мечников)
Где-то теперь рыщет Воробьянинов? (Отец Фёдор)
Сволота всякая! Гадюка семибатюшная! Среднее образование имеет!
Гроб, он работу любит. (Безенчук)
Почём опиум для народа? (Остап Бендер)
Птицы, покайтесь в своих грехах публично! (Отец Фёдор)
Говори!.. Говори, куда дел сокровища убиенной тобой тёщи! (Отец Фёдор)
Скоро только кошки родятся! (Остап Бендер)
Дверь открылась. Остап прошел в комнату, которая могла быть обставлена только существом с воображением дятла.
Поедемте в нумера! (Киса Воробьянинов)
Держите его! Он украл нашу колбасу! (Киса Воробьянинов)
Поедем в таксо. - (Эллочка-людоедка)
Дышите глубже: вы взволнованы!
Ответ есть эквивалент мысли. (Монтёр Мечников)
Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.
Ну ты, жертва аборта, а ну быстро говори, кому продал стул?! (Остап Бендер)
Киса, я хочу вас спросить, как художник - художника: вы рисовать умеете? (Остап Бендер)
Но Остап Бендер, длинный благородный нос которого явственно чуял запах жареного, не дал дворнику и пикнуть.
Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень! (Остап Бендер)
Не учите меня жить. (Эллочка-людоедка)
Месье, же не манж па сис жур. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы. (Киса Воробьянинов)
Нас никто не любит, если не считать уголовного розыска, который тоже нас не любит.(Остап Бендер)
Деньги вперёд,- заявил монтёр,- утром - деньги, вечером - стулья или вечером - деньги, а на другой день утром - стулья.- А может быть, сегодня - стулья, а завтра - деньги? - пытал Остап.- Я же, дуся, человек измученный. Такие условия душа не принимает.
Мы чужие на этом празднике жизни. (Остап Бендер)
На третьем ходу выяснилось, что Остап играет восемнадцать испанских партий. На остальных досках васюкинцы применили хотя устаревшую, но верную защиту Филидора.
Мусик!!! Готов гусик? (Инженер Брунс)
Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены. (Отец Фёдор)
Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! (Остап Бендер)
Неделю тому назад состоялся вечер «Общества спасания на водах», о чём свидетельствовал также лозунг на стене: Дело помощи утопающим - дело рук самих утопающих.
Крепитесь! Россия вас не забудет! Заграница нам поможет! (Остап Бендер)
Ну вас к чёрту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память! (Остап Бендер)
Знойная женщина, - мечта поэта. (Остап Бендер)
Он против этого не возражал, но при голосовании на всякий случай воздержался.
Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. (Остап Бендер)
Парниша. - (Эллочка-людоедка)
Дуся! Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзанами. (Монтёр Мечников)
Поедем на извозчике. - (Эллочка-людоедка)
Держите гроссмейстера! (12 стульев цитаты про шахматистов)
Положение было ужасно! В Москве, в центре города, на площадке девятого этажа стоял взрослый человек с высшим образованием, абсолютно голый. Идти ему было некуда. Он скорее согласился бы сесть в тюрьму, чем показаться в таком виде. Оставалось одно - пропадать!
Гроссмейстер сыграл е2-е4.
Вам, предводитель, пора лечиться электричеством. (Остап Бендер)
Считаю вечер воспоминаний закрытым. (Остап Бендер)
В центре таких субтропиков давно уже нет, но на местах и на периферии еще встречаются! (Остап Бендер)
Теперь вся сила в гемоглобине.
Бунт на корабле? (Остап Бендер)
Толстый и красивый. (Эллочка-людоедка)
А может тебе ещё дать ключ от квартиры, где деньги лежат?
У вас вся спина белая. - (Эллочка-людоедка)
…И пошел от меня прочь, в публичный дом должно быть. (Отец Фёдор)
Хорошо излагает, собака, учитесь. (Остап Бендер)
- Трамвай построить, - сказал он, - это не ешака купить.
Я дам вам парабеллум. (Остап Бендер)
- Ваше политическое кредо? - Всегда!
- Господа! Господа! Неужели вы нас будете бить? - Да ещё как! (Киса Воробьянинов)
– Соседями будем.
– Матушка! – с чувством сказал отец Федор. – Не корысти ради…
– Знаю, знаю, – заметила царица, – а токмо волею пославшей тя жены.
– Откуда ж вы знаете? – удивился отец Федор.
– Да уж знаю. Заходили бы, сосед. В шестьдесят шесть поиграем! А?
Она засмеялась и улетела, пуская в ночное небо шутихи.
На третий день отец Федор стал проповедовать птицам. Он почему-то склонял их к лютеранству.
На четвертый день его показывали уже снизу экскурсантам.
– Направо – замок Тамары, – говорили опытные проводники, – а налево живой человек стоит, а чем живет и как туда попал – тоже неизвестно.
– И дикий же народ! – удивлялись экскурсанты. – Дети гор!
Шли облака. Над отцом Федором кружились орлы. Самый смелый из них украл остаток любительской колбасы и взмахом крыла сбросил в пенящийся Терек фунта полтора хлеба.
Отец Федор погрозил орлу пальцем и, лучезарно улыбаясь, прошептал:
– Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, хлопотливо не свивает долговечного гнезда.
Орел покосился на отца Федора, закричал «ку-ку-ре-ку» и улетел.
– Ах, орлуша, орлуша, большая ты стерва!
Через десять дней из Владикавказа прибыла пожарная команда с надлежащим обозом и принадлежностями и сняла отца Федора.
Когда его снимали, он хлопал руками и пел лишенным приятности голосом:
– И будешь ты цар-р-рицей ми-и-и-и-рра, подр-р-руга ве-е-ечная моя!
И суровый Кавказ многократно повторил слова М. Ю. Лермонтова и музыку А. Рубинштейна.
– Не корысти ради, – сказал отец Федор брандмейстеру, – а токмо…
Хохочущего священника на пожарной колеснице увезли в психиатрическую лечебницу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Землетрясение
– Как вы думаете, предводитель, – спросил Остап, когда концессионеры подходили к селению Сиони, – чем можно заработать в этой чахлой местности, находящейся на двухверстной высоте над уровнем моря?
Ипполит Матвеевич молчал. Единственное занятие, которым он мог бы снискать себе жизненные средства, было нищенство, но здесь, на горных спиралях и карнизах, просить было не у кого.
Впрочем, и здесь существовало нищенство, но нищенство совершенно особое – альпийское. К каждому пробегавшему мимо селения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети и исполняли перед движущейся аудиторией несколько па наурской лезгинки. После этого дети бежали за машиной, крича:
– Давай денги! Денги давай!
Пассажиры швыряли пятаки и возносились к Крестовому перевалу.
– Святое дело, – сказал Остап, – капитальные затраты не требуются, доходы не велики, но в нашем положении ценны.
К двум часам второго дня пути Ипполит Матвеевич, под наблюдением великого комбинатора, исполнил перед летучими пассажирами свой первый танец. Танец этот был похож на мазурку, но пассажиры, пресыщенные дикими красотами Кавказа, сочли его за лезгинку и вознаградили тремя пятаками. Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ,
– Давай денги! Денги давай! – закричал он сердито.
Смеющиеся пассажиры щедро вознаградили его прыжки. Остап собрал в дорожной пыли тридцать копеек. Но тут сионские дети осыпали конкурентов каменным градом. Спасаясь из-под обстрела, путники скорым шагом направились в ближний аул, где истратили заработанные деньги на сыр и чуреки.
В этих занятиях концессионеры проводили свои дни. Ночевали они в горских саклях. На четвертый день они спустились по зигзагам шоссе в Кайшаурскую долину. Тут было жаркое солнце, и кости компаньонов, порядком промерзшие на Крестовом перевале, быстро отогрелись.
Дарьяльские скалы, мрак и холод перевала сменились зеленью и домовитостью глубочайшей долины. Путники шли над Арагвой, спускались в долину, населенную людьми, изобилующую домашним скотом и пищей. Здесь можно было выпросить кое-что, что-то заработать или просто украсть. Это было Закавказье.
Повеселевшие концессионеры пошли быстрее.
В Пассанауре, в жарком богатом селении с двумя гостиницами и несколькими духанами, друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротив гостиницы «Франция» с садом и двумя медвежатами на цепи. Они наслаждались теплом, вкусным хлебом и заслуженным отдыхом.
Впрочем, скоро отдых был нарушен визгом автомобильных сирен, шорохом новых покрышек по кремневому шоссе и радостными возгласами. Друзья выглянули. К «Франции» подкатили цугом три однотипных новеньких автомобиля. Автомобили бесшумно остановились. Из первой машины выпрыгнул Персицкий. За ним вышел «Суд и быт», расправляя запыленные волосы. Потом из всех машин повалили члены автомобильного клуба газеты «Станок».
– Привал! – закричал Персицкий. – Хозяин! Пятнадцать шашлыков!
Во «Франции» заходили сонные фигуры и раздались крики барана, которого волокли за ноги на кухню.
– Вы не узнаете этого молодого человека? – спросил Остап. – Это репортер со «Скрябина», один из критиков нашего транспаранта. С каким, однако, шиком они приехали. Что это значит?
Остап приблизился к пожирателям шашлыка и элегантнейшим образом раскланялся с Персицким.
– Бонжур! – сказал репортер. – Где это я вас видел, дорогой товарищ? А-а-а! Припоминаю. Художник со «Скрябина»! Не так ли?
Остап прижал руку к сердцу и учтиво поклонился.
– Позвольте, позвольте, – продолжал Персицкий, обладавший цепкой памятью репортера. – Не на вас ли это в Москве на Свердловской площади налетела извозчичья лошадь?
– Как же, как же! И еще, по вашему меткому выражению, я якобы отделался легким испугом.
– А вы тут как, по художественной части орудуете?
– Нет, я с экскурсионными целями.
– Пешком?
– Пешком. Специалисты утверждают, что путешествие по Военно-Грузинской дороге на автомобиле – просто глупость!
– Не всегда глупость, дорогой мой, не всегда! Вот мы, например, едем не так-то уж глупо. Машинки, как видите, свои, подчеркиваю – свои, коллективные. Прямое сообщение Москва – Тифлис. Бензину уходит на грош. Удобство и быстрота передвижения. Мягкие рессоры. Европа!
– Откуда у вас все это? – завистливо спросил Остап. – Сто тысяч выиграли?
– Сто не сто, а пятьдесят выиграли.
– В девятку?
– На облигацию, принадлежащую автомобильному клубу.
– Да, – сказал Остап, – и на эти деньги вы купили автомобили?
– Как видите.
– Так-с. Может быть, вам нужен старшой? Я знаю одного молодого человека. Непьющий.